Э Ю Я
Шрифт:
О, я точно знаю, чего хочу – остаться жить навсегда в «Серине», а когда вырасту – взбивать молочный коктейль, чтобы по праву продавца иметь к нему неограниченный доступ. Боюсь только, папа не согласится. Его мечта – облачить меня в белый халат и колпак, но те, что носят здешние продавщицы, однозначно не входят в его планы.
– Нет, Ладунюшка, «Серин» не по пути, нам в химчистку и домой, – таков мамин вердикт. Непонятно, почему бы не отправиться сперва туда, куда хочется, но спорить смысла нет: с недавних пор я убеждена, что ни один взрослый не способен толком объяснить, чем химчистка важнее молочного
Прихожу к выводу, что жизнь не слишком логична. А самое большое коварство и несправедливость заключается в том, что, как я полагала с рождения, родители – часть моего мира, но годам к четырем внезапно обнаружила, что они, в свою очередь, абсолютно уверены, что это я, Буся, всецело принадлежу им. Кажется, такое происходит во всех семьях повсеместно.
***
Справляюсь с разочарованием из-за маминого отказа вздохами и ищу утешения у чьих-то будущих питомцев – высокие двери зоомагазина соседствуют со входом в аптеку. Так что обитель зверьков, рыбок и свиристящих птичек точно нам по пути. К тому же мама сама любительница наблюдать за здешним раем. Посмеиваются нарядные амадины, волнистые попугайчики косятся на посетителей круглым глазом, влюбленные кенары выводят коленца. За толстым зеленоватым стеклом аквариумов разрядом молнии мелькают стайки гуппи, золотые рыбки с будто облезающей чешуей беззвучно шепчут свои тайны полногубыми ртами. В центральной зоне магазина в картонных коробках возятся самые прекрасные существа на земле – котята и кутята. С трепетом касаюсь маленьких горячих тел, с умилением слежу за играми малышей. Сердце ноет – так хочется, что бы каждый из них нашел заботливых хозяев. Жаль, среди них не будет меня.
Каждого из горячих комочков я готова утащить домой и любить до конца жизни, но мне раз и навсегда было наказано питать столь нежные чувства исключительно к маме, папе и бабуле. К тому же, по утверждению взрослых, животные – это в первую очередь микробы и болезни. Борьба с микробами в нашем доме носила характер военных действий. Сызмальства мне было известно исключительное количество способов оградить себя от захватчиков, поэтому я была уверена, что с легкостью справлюсь с выведением вражеских колоний с любимого питомца. Но папа был непреклонен – страшные истории про червей в печени и мозге заставляли понуро отступать.
Очередной вывод о жизни не заставил себя ждать – когда полезного чересчур, начинаешь грустить, и даже пусть ты самый стерильный человек на свете, но часто чувствуешь себя так, словно будто у тебя червяки в сердце.
Вырасту и стану целоваться со всеми десятью собаками и кошками, которых заведу! – исподтишка глажу двух темненьких щенков из коробки, после чего припадаю носом к аквариуму. Мама ожидаемо восклицает: «Грязно!» – и, пригрозив микробами, выводит дочь-бунтарку наружу.
***
Недолгий путь через площадь Фонтанов, и мы в химчистке. Небольшое помещение с тусклым светом, повсюду сливочного цвета тюки, напоминающие гигантские грузинские хинкали.
Маме выдают тюк, работница химчистки ловко выворачивает его наружу, вытряхивая знакомую одежду. Я притрагиваюсь к шерстяным отцовским брюкам, маминому светлому платью, своему жакету с вишенками. Рукой нащупываю край тюка, похожий на грубую многослойную марлю. Сбоку подшита прямоугольная бирка с несколькими буквами. С любопытством оглядевшись, обнаруживаю на каждом тюке подобную
Очередной вывод о жизни не заставляет себя ждать: порой случаются удивительные штуки, которые могут не показаться людям значительными, но именно они очень важны!
– Мама, смотри, это про нас! – тычу пальцем в бирку. – «Э» – это папа. Эльдар. «Ю» – Юля, это ты, а «Я» – это я! Э Ю Я!
– Что ты там говоришь, Бусенька? Подожди, я занята, – мама не слушает, расплачивается с работницей.
Э Ю Я… Когда вырасту, обязательно напишу книгу. Лучшую в мире. В ней про Э Ю Я обязательно будет.
Перешептывания с музой скрашивают дорогу домой, впрочем, не они одни – мы с мамой заглядываем в хлебную. Огромным зубчатым ножом-пилой, встроенным в стол, женщина за прилавком разрезает пахучую круглую буханку напополам, протягивает поджаристой горбушкой, и я вижу на ней рисунки гор и впадин, как на карте.
Мама просит доложить к хлебу с деревянных полок несколько мягких рогаликов и булку с кишмишем (изюмом) – чуть сыроватую внутри, но с хорошо запеченной глянцевой корочкой. Загляденье и объеденье, как говорит бабуля.
Из хлебной отправляемся домой по улице Зевина мимо пыльных витрин парикмахерской. Женщины с фольгой в волосах лениво вращаются в креслах, листают журналы, как в замедленном кадре. Фен-колпак прячет половину головы очень пожилой женщины, но и этого вполне достаточно, чтобы разглядеть каменное выражение ее лица. Мне кажется, что металлические бигуди, уложенные рядами, гораздо больше идут старушке, чем воздушные кудряшки.
В центре зала, расчесывая пушащиеся от осветления волосы клиентки, травит свои вечные байки про мужа парикмахерша Валя.
Глядя на парикмахершу, я вскипаю волной злости, хоть и не подаю вида. В прошлый раз, когда мама привела меня сюда постричься, Валя неожиданно прошлась машинкой по моим светлым каштановым волосикам. Заманили обманом и сотворили невесть что по своему разумению. А как же я? Как насчет моего мнения? Это же моя голова!
Беззаконие возмутило до глубины души, но участники преступного сговора лишь посмеивались да убеждали меня сдаться и что «будет красиво». Невзирая на арию дикой кошки, через десять минут из зеркала на меня смотрела обритая наголо девочка в красных сережках. Унижение, растерянность, гнев и планы отомстить, хотя пока непонятно как. Правда, мама немного реабилитировала себя хорошей порцией мороженого, но доверие было потеряно и вывод сделан: в любой момент от взрослых можно ожидать как подарка, так и подвоха.
Проскользнув с улицы Зевина по булыжной мостовой внутрь, мы оказываемся под защитой крепостных стен. Ичеришехер – старый город, внутренний город, вывешивает балконы над проспектом Нефтяников, аристократически улыбается фасадами старинных зданий, зазывает змейками узких проходов. Аптека, хлебная, парикмахерская, книжный – цивилизованные лица домов, спины которых прячут внутренний город и, продолжаясь в крепостные стены, образуют единый хребет.
Город в городе. Незнакомцев узкие улочки, петляя и кружа, заводят в бесконечные тупички. Своих же улицы подхватывают, несут легкими ручейками на пригорок Губернаторского сада, к метро «Баксовет», сбегают вниз к садику Сабира, площади Молодежи с одной и к Дому медработников и полыхающему зеленым бульвару с другой стороны.