Еда и патроны. Тетралогия
Шрифт:
– П-п-понял.
Стас четыре раза передернул цевье, бросил пустой дробовик в угол и вышел.
На улице заметно потемнело. До семи часов оставалось минут десять. Прошедшее время Стас потратил с пользой. Облазив прилегающую к условленному месту территорию, он подыскал себе отличный наблюдательный пункт в заброшенном сарае, приютившемся на противоположной стороне дороги. Сарай был совершенно неприметный, стоял в тени деревьев, заросший бурьяном. Между досок зияли щели вполне достаточного размера, чтобы через них можно было комфортно наблюдать за происходящим снаружи.
Время
– Умничка, – прошептал Стас. – А теперь топай домой.
Валентин так и сделал – развернулся и, мелко семеня ножками, почесал обратно.
Отсидевшись еще минут пять, Стас вышел из своего укрытия и направился к тополю. Он присел, поднял тяжелый сверток, засунул его в карман и… полетел.
Хлопок выстрела разнесся по округе, словно гром небесный. С какой стороны он исходил, определить было невозможно. Стас почувствовал толчок сбоку, его развернуло вполоборота и бросило на землю. Следующая пуля угодила в ствол дерева, оторвав кусок коры. Стас поднялся на ноги и побежал. Он несся между панельным забором тепловозоремонтного завода и тополями, стараясь лавировать из стороны в сторону. Еще одна пуля чиркнула по плите, осыпав голову бетонной крошкой. Стреляли из СВД, это легко определялось по звуку, похожему на оглушительный щелчок бича. Любая заминка сейчас была смерти подобна. Нужно было бежать. И он бежал.
Глава 4
Горло высохло. Мутная пелена перед глазами становится все гуще. Кровь… кровь стучит в ушах, будто огромный барабан с туго натянутой кожей запихали в голову и колотят по нему что есть мочи. Бум, бум, бум… Правая штанина липнет к ноге. Легкие горят, словно весь воздух кругом раскалился, превращая туманную дымку в обжигающий пар. Дальше, дальше… нужно бежать.
Пригород остался позади, влажная тишина черного леса раскрыла навстречу свои объятья, приняла и сомкнулась вокруг. Выстрелов больше не было слышно, но Стас знал – за ним идут. Он чувствовал это, как загнанный зверь чует приближение погони – кожей, ноющими мышцами, сломанными ребрами.
Бежать становилось все труднее. Ноги заплетались, цеплялись за поломанные ветки, кочки, бугристые, выпирающие из-под земли корни, скрытые одеялом гниющей листвы и иглиц. Стас споткнулся, упал и пополз. Добравшись до ближайшего дерева, он кое-как приподнялся и уселся на землю, прислонившись спиной к стволу.
Кровь шла сильно. Пуля задела правый бок по касательной, но ей и этого хватило, чтобы сломать два ребра и оставить на своем пути рваную кровоточащую борозду вспаханного мяса. С каждым ударом сердца открытая плоть набухала живой влагой, которая замирала на секунду и срывалась вниз, пропитывая
Стас вынул из брюк ремень, морщась от тупой ломящей боли, затянул его на груди и сунул пустую кобуру в карман. Широкая полоса хорошо выделанной кожи плотно закрыла рану, замедлив кровопотерю. Стас посидел несколько секунд, переводя дух, немного отогнул вверх край своей импровизированной повязки и прижал ребро ладони чуть ниже раны. Дождавшись, когда ладонь наполнится кровью, он снова прикрыл ремнем сломанные ребра, собрал в кулак оставшиеся силы и, шатаясь, побежал вперед. Окровавленная рука касалась каждого пройденного дерева, оставляя на его коре хорошо заметный след.
Когда ладонь окончательно высохла, Стас свернул влево, прошел метров сорок и, тяжело дыша, опустился под широким стволом старой ели. Теперь нужно было ждать.
В это же время человек в черно-сером камуфляже и залатанном кожаном плаще подошел к опушке леса и присел, заметив на земле влажные сгустки. Тонкие пальцы, увенчанные длинными грязными ногтями, подхватили комочек и растерли его. Скользкая, липкая субстанция оставила на коже маслянистую пленку свернувшейся крови. Лицо под капюшоном расцвело самодовольной ухмылкой.
– Да, голубчик, шустер ты, шустер, – процедил человек сквозь зубы. – А помирать-то все равно надо.
Мягко ступая по густому подлеску, он двинулся в глубь чащи. Ни одной ветки не хрустнуло под подошвами, ни один сучок не треснул, зацепившись за одежду.
Едва заметно дернулся куст волчьей ягоды метрах в семидесяти. Ствол СВД, обмотанный черными лоскутами, взметнулся вверх, глаз с желтой радужкой припал к резиновой накладке прицела. Сорока. Всего лишь сорока вспорхнула с земли, задев крылом ветку.
Следы вели все дальше в лес. Они были четкими и хорошо различимыми. Привычные к темноте глаза даже в сумерках без труда находили их: на земле, на ветках, листьях папоротника, корнях… Вот здесь беглец упал, следов стало больше. Полз, раскидал иглицы по сторонам. Неаккуратно. Кровь, снова кровь вокруг. Вот он сел, прочертил своими коваными каблуками борозды на земле. Ему больно, да, очень больно. Правая борозда глубокая. Водил каблуком несколько раз, старался не закричать. Встал, едва удержался на ногах. След левой руки на земле. Его шатает. Оперся о дерево, измазал ствол кровью. Дальше, дальше. Опять след. Идет от дерева к дереву. Перебегает, цепляясь за них, старается не упасть. Снова. Еще. Еще…
Еле уловимое движение метрах в сорока левее привлекло внимание охотника. Желтые глаза сверкнули под капюшоном, отразив вспышку. Характерный сухой кашель АК разорвал тишину черного леса. Руки, ведомые безотказными рефлексами, успели вскинуть винтовку, но одна из трех выпущенных пуль угодила в цель раньше, чем глаз с янтарной радужкой снова прильнул к накладке оптического прицела.
Стас замер, не опуская автомат, и попытался разглядеть своего преследователя. Но не увидел ничего, кроме медленно опускающихся на землю сухих листьев. Тихо сматерившись, он прицелился и сделал еще два выстрела в место предположительного падения тела.