Эдельвейсы для Евы
Шрифт:
Бася, вся светившаяся от счастья, прижималась щекой к плечу внука.
– Господи! – бормотала она. – Мальчик мой… Приехал… Дождалась… Увидела…
Вика тогда тоже обнялась с прибывшим – наверное, первый раз в жизни.
– Надо же, какой ты стал… – сказала она. – Такой… – И не смогла подобрать слова.
– А я звоню к нам, – сообщил Герман, – а там никто не открывает.
– Да я здесь почти все время, уж очень слаба Мария Львовна. – Бася не могла отвести от внука нежного и восхищенного взгляда.
– Пойдем туда? – вопросительно
– Чуть позже, – вздохнула его бабушка. – Сначала нам надо к Марии Львовне. Она очень ждала тебя.
Весь вид Германа выражал крайнее удивление, но вслух он ничего не произнес. Впрочем, если бы молодой человек даже и задал свой вопрос, ни Бася, ни Виктория не смогли бы ничего ему ответить.
Герман вошел в спальню и застыл на пороге. Вика отлично его понимала. Узнать в полусидящей на постели высохшей старой женщине еще год назад здоровую и пышнотелую Марию Львовну было практически невозможно.
– Вот какой ты стал… – улыбнулась Мария Львовна. – И как похож… – она выразительно посмотрела на Басю, та согласно закивала головой. – Садись, Герман, не бойся, я не заразная. И вы обе садитесь, мне надо с вами со всеми поговорить.
Вика села в ногах широченной кровати, Герман опустился в стоящее около двери кресло, Бася примостилась на краешке стула.
Мария Львовна обвела собравшихся взглядом:
– Мы все как большая семья. Я так счастлива, что успею все сказать, пока не ушла туда… – она махнула рукой, изображая это «туда». – Ты знаешь, – обратилась Мария Львовна к дочке, – как я любила твоего отца…
В комнате повисла томительная пауза.
– Ну вот, – продолжала Мария Львовна, вздохнув, – так случилось, а в жизни всякое случается… – Она бросила взгляд на Басю, словно ища у той поддержки.
– Может, водички? – заботливо спросила Бася.
– Да, будь добра. – На лице Марии Львовны отразилось страдание.
Домработница поднесла к ее губам хрустальный стакан:
– Может, не сейчас?.. Давайте отложим разговор. Ведь вам нехорошо.
– Нет! – с неожиданной решительностью возразила Мария Львовна. – Откладывать нельзя, завтра может быть уже поздно. Сейчас или никогда!
– Хорошо, – Бася тихо ретировалась на свое место.
– Мне нужно сказать вам… Тебе, Вика… И особенно тебе, Герман… Очень важную вещь. Дело в том, что… – Мария Львовна замолчала, в ее все еще жгуче-черных глазах – пожалуй, единственном, что осталось от прежней генеральши Курнышовой, – заблестели слезы.
– Может, еще водички? Или лекарство? – участливо спросила Бася.
– Нет-нет, – всхлипнула Мария Львовна, – спасибо, Басенька, я сейчас… сейчас соберусь…
– Дело в том, что Валерий Андреевич… Твой отец, Вика… И… – она изможденно откинулась на подушки. – Нет, Бася, я не могу! Давай ты…
Бася как-то вся подобралась, посмотрела на Германа, потом на Викторию, потом снова на внука и, набрав побольше воздуха в легкие, выдала без всяких предисловий:
– У тебя, Виктория, и у тебя, Герман, один отец,
В первый момент Виктории показалось, что ее подвел слух.
– Что-что? – переспросила она.
– То, что ты слышала! – жестко сказала Мария Львовна.
– Но как же так? – растерялась Вика. – Не может быть, чтобы папа и Берта…
И тут же замолчала, поняв всю нелепость своих слов.
Герман сидел с открытым ртом и выглядел при этом довольно глупо.
– Бабушка, а как же альпинист? – вдруг спросил он. – Ну, который погиб на Эльбрусе?
– Господи, да не было никакого альпиниста и никакого Эльбруса! – отмахнулась Бася. – Ну не могла же я тебе тогда правду сказать? Вот и выдумала скалолаза. Все-таки не так банально, как полярник или летчик-испытатель.
– Ну, теперь я спокойна, – Мария Львовна устало опустилась в кровати. – Все это уже в прошлом, ни Валеры, ни Берты уже нет на этом свете. Скоро и я… Может, надо было сделать это раньше, но я не могла. Простите меня… Простите за все… Теперь я могу спокойно умереть. Ты, Виктория, не останешься одна: Герман хороший мальчик, он будет тебе заботливым братом, ведь правда, Герман?
Сквозь какой-то болезненный сон я услышал голос Светки. «Гелман!» – словно бы позвала она. Я резко подскочил на постели и прислушался, но в квартире, конечно, было тихо. Часы показывали пять двадцать три утра.
Я двинулся в ванную и по пути споткнулся обо что-то. Это была сумка Виктории. Да, ведь ко мне приехала сестра! Я вспомнил весь вчерашний день. Сегодня мы с Викторией должны ехать в Киев… А потом в Москву. Я сразу представил себе Басю, как она мне обрадуется, как начнет расспрашивать о Светке… Черт, придется как-то выкручиваться. Хотя тем для разговора у нас будет предостаточно, она ведь еще ничего не знает о завещании, о письме…
Я умылся, побрился и почистил зубы, не переставая размышлять. Мне было о чем подумать. Получалось, что мой дед и отец Берты, моей мамы, вовсе не погиб на фронте, как неохотно призналась мне как-то бабушка. Он прожил еще больше пятидесяти лет после войны, где-то в Зальцбурге… А Бася молчала, как партизан. Впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного. Ведь она столько времени не говорила мне о том, что моим отцом был генерал Курнышов. А тут дед – немец… Ну да, ведь и у мамы, и у меня немецкие имена… Вся эта история очень может оказаться правдой.
Я уже одевался, когда услышал, как в гостиной одновременно зазвонил будильник и запиликал незнакомый голос сотового – очевидно, Викиного. А через некоторое время показалась и сама сестра – бледная, растрепанная, с широко раскрытыми невидящими глазами.
– Где у тебя ванная? – механическим, словно у автоответчика, голосом поинтересовалась она.
– Там, – показал я, и она, как сомнамбула, побрела в ту сторону.
– Вика, а кто завел будильник? – спросил я, когда сестра, наконец, вернулась.