Единая воля советского народа
Шрифт:
Решено было объявить перерыв на обед и лечебные процедуры.
После этого собраться вновь.
В эти минуты я ехал в Москву автобусом с затянутыми шторками окнами. Рядом со мной сидел профессор Евстигнеев из Института ихтиологии.
– Что вы об этом думаете? – спросил я.
Профессор был задумчив, очки съехали на кончик носа, словно норовили прыгнуть в верхний карман пиджака. От профессора пахло пылью и луком. Он был так похож на профессора, что было ясно – в науке он ноль. Науку двигают
– У меня умерла жена, – сказал профессор и попытался отодвинуть пальцем шторку с окна, будто сомневался, в Москву ли нас везут.
– Гражданин, – окликнул его сзади лейтенант, – выглядывать не положено.
– Я вам сочувствую, – сказал я профессору.
– А вдруг это шанс вернуть ее?
Я поглядел на него с удивлением. Профессор, оказывается, поверил в силу Кабины.
– Я понимаю, – сказал профессор. – Каждый будет желать своего.
– Тогда у вас мало шансов, – улыбнулся я.
– Шансы есть, – сказал профессор. – Каждый человек, даже если не поверит, пожелает возрождения кого-то близкого. Каждый своего. А у меня есть некоторые сбережения.
– И что?
– Вот вы лично задумали, кого бы вам хотелось оживить?
Тут я понял, что не задумал.
– Может, Пушкина? – спросил я.
– Вы не женаты? Впрочем, вы еще молоды.
– Нет, я не женат.
– Если бы я предложил вам… – Профессор подхватил очки, которые ринулись вниз. – Скажем, пятьдесят рублей и сообщил имя моей жены. Ведь вам нужны деньги?
– Я бы сделал это и бесплатно, – сказал я. – Но шансов у вас – ноль.
– На книжке у меня четыре тысячи триста, – сказал профессор шепотом, приложив губы к моему уху.
– Разговорчики отставить! – сказал лейтенант сзади.
– А если я наберу двадцать человек? – сказал профессор быстро и отодвинулся. Глаз у него был птичий и пустой.
– Мне надо подумать, – сказал я.
– Шестьдесят рублей? – спросил профессор. – Больше я не могу.
– А если я возьму деньги и потом нечаянно подумаю о ком-то другом?
– Я не так наивен, – сказал профессор. – Вы мне дадите расписку, что обязуетесь думать только о моей покойной супруге.
Идея профессора была наивной. Он того не знал, что в Пушкинском музее на Кропоткинской уже шло заседание комиссии, которая единогласно приняла постановление возродить Александра Сергеевича Пушкина.
В эти же минуты большая толпа шумела, даже плясала вокруг музея Сталина в Гори. Многие были убеждены, что скоро настоящий вождь вернется к жизни и наведет порядок в этой дурной стране.
…Политбюро собралось вновь после обеда. Руководители государства были сыты, но взволнованны. Предстояли исторические решения.
– Сначала, – сказал Леонид Ильич, – выслушаем сообщения из-за рубежа. Прошу вас, Андрей Андреевич.
Громыко пожевал губами и сказал:
– Вкратце. В США царит анархия. Телевидение проводит опросы общественного мнения. Начались
– Минутку. – Брежнев жестом остановил оратора и обратился к Щелокову, которого специально пригласили на Политбюро. – Усильте московскую милицию, – сказал Брежнев. – Поднимите академию, милицейские училища. Вы знаете, не мне вас учить. В столице должен быть порядок.
– Уже сделано, – позволил себе улыбнуться Щелоков.
– Чего хотят реакционные круги? – спросил Брежнев у Громыко. – И за что выступает прогрессивная общественность?
– Как всегда, картина противоречивая, – сказал Громыко. – Прогрессивная общественность на юге страны выступает за оживление негритянского лидера Мартина Лютера Кинга.
Брежнев подумал. Потом сказал:
– Помню товарища Мартина Лютера. Он много сделал для дела мира. На чем настаивает монополистический капитал?
– Обстановка полного раскола, – сказал Громыко. – У меня есть сводочка по процентам. На тринадцать ноль-ноль. На первом месте идет Линкольн.
– Как же, – сказал Брежнев, – знаю товарища Линкольна. Прогрессивный государственный деятель. Что в Китайской Народной Республике? Это нам не безразлично.
– Пекинское радио объявило о предстоящем возрождении Мао Цзэдуна. Указывается, что это возрождение обеспечено мудрым предвидением лично товарища Мао.
– Маловероятно, – сказал Брежнев.
– Я думаю, что это дымовая завеса, – вмешался Кузнецов. – Влиятельные силы в КНР этого не допустят.
– Почему? – Брежнев ткнул карандашом в грудь Кузнецову. Заинтересовался.
– Там головы полетят. Все равно как если бы мы Сталина возродили. – Кузнецов помнил времена культа личности.
Он осекся от ощущения вакуума. Тишина наступила в комнате такая, словно все перестали дышать.
Молчали целую минуту. Смотрели на Брежнева.
– Нетактичность вы допустили, товарищ Кузнецов, – произнес наконец Брежнев. – Не ожидали мы ее от вас, пожилого человека. Ни на минуту коммунист не должен забывать, что у нас есть великий покойный вождь Владимир Ильич Ленин.
– Я же не призываю, – сказал Кузнецов, и его щеки пошли красными старческими пятнами. – Я хотел предложить именно Ильича.
– Если, – сказал Черненко, – все это не провокация.
– Вот именно, – поддержал его Брежнев. – А чья провокация, вы установили?
– Мало шансов, – сказал Андропов. – Хотя в данной ситуации я бы предпочел, чтобы это была провокация.
– Не понял, – вздохнул Брежнев.
– Если провокация, то кончится ничем. Если это не провокация, а, скажем, провокация в галактическом масштабе, то мы обязаны взять это событие под контроль и обеспечить, чтобы народ единогласно пожелал именно того кандидата, которого изберет Политбюро. И мы должны принять соответствующее решение. – Голос Андропова звучал тихо, но твердо и угрожающе. Он стал похож на Берию, и, хотя сходство было только внешним, Брежнев внутренне поежился.