Единение миров
Шрифт:
Так что причина для проведения неспешного разговора по душам имелась более чем существенная.
– Эрли, милая, скажи, кого из мам ты любишь больше всех?
Магическая сущность думала недолго.
– Да мамы – они и есть мамы. Все одинаковые. Разве что подруга у меня самая лучшая – это Шура. И если приплюсовать, что она еще и мама, то получается нечто более масштабное.
– Так, с этим понятно… А вот представь, что одна из твоих мама захотела иметь иного, человеческого ребенка. Как бы ты отнеслась к полу твоей фактически сестрички или братика?
– Мм… Понимаю, к чему ты ведешь. И могу ответить только одно: мне все равно. Любить придется в любом случае.
После такого монолога так и предстала перед глазами графа картинка: стоит девочка лет двух от роду и грозит шестимесячному карапузу пальчиком: «А нельзя плохие слова выдумывать!»
Поэтому он непроизвольно рассмеялся:
– Эрли, вспомни, ты сама давно из колыбели встала?
– А что? – послышался напряженный голос.
– Ну так неужели забыла, что ты сама решала, кем ты будешь, и сама выбирала себе имя? Вспомнила? Так не придирайся к своему милому братику и постарайся помочь ему во взрослении. Кстати, хоть у меня и есть Леночка, но я всегда мечтал иметь еще и старшую сестру. Потому что старшая она всегда и самая умная, самая покладистая и самая любящая. Ну… так мне кажется. Поэтому наш… – он запнулся, пытаясь мысленно проговорить длинное имя, – …наш Эль будет тебя любить в любом случае и всегда. Мы ведь можем, как принято в любой семье, называть нашего сына и твоего брата сокращенным, ласкательным именем Эль? Или чуть продлить его: Эльве? Да и Эльвер – звучит здорово! А представь себе, как ты будешь представлять своего брата, когда вы с ним начнете путешествовать между мирами: Эльвер-Аусбурн Свирепый Шахматный Первый! О! Как здорово звучит! Все тебе только завидовать будут. И ведь недаром малыш себе имя выбрал, начинающееся с буквы «Э». Значит, сразу тебя полюбил. А все остальное… Притрется, пообвыкнется… Главное – что мы все равно умеем прощать друг друга и не будем копить мелочные обиды. Правильно?
Магическая сущность словно вздохнула.
– Да я и не обижаюсь… – Кажется, голос Эрлионы опять сочился оптимизмом. – Все равно наш… Эль – самый умный и обаятельный малыш.
И тут же послышался недовольный, этакий юношеский басок:
– Па! Ну скажи ей, чтобы она меня малышом не обзывала! Я ведь больше ее и сильней в два раза!
Удивлены, а скорей, поражены были оба: и папа, и старшая сестра. Малыш и в самом деле оказался невероятно силен. Не прошло и часа с момента его первого пробуждения, как он уже сумел выбраться из колыбели и присутствовать виртуально если не во всех помещениях замка, то все равно достаточно далеко от своего бассейна с вертушкой.
А значит, забот по присмотру за Эльвером-Аусбурном Свирепым Шахматным Первым и по его должному воспитанию прибавится.
Глава девятнадцатая
Уроки истории
Беседа с Эрлионой и вмешательство в нее новорожденного Эльвера-Аусбурна выбили Светозарова из колеи. Сбили, так сказать, рабочий настрой. Поэтому он почувствовал, что морально не готов прямо сейчас отправиться к дракону и там вести неизвестно какой тяжести разговоры. Чуть поразмыслив,
И нисколько не удивился, увидев супругу среди целого вороха картинок, журналов и цветных каталогов только на одну тематику: свадебные платья. Вокруг графини с зачумленными лицами роились все четыре швеи академии во главе с Тельмой, кастелянша Бригита и пара целительниц преподавательского состава, которые успели накоротке сойтись с графиней за время ее проживания в замке. Похоже, только сам подбор платья грозил перерасти во всемирную катастрофу.
Да и Александра подтвердила это первой же фразой:
– Дорогой, свадьба отменяется! – На ресницах у нее дрожали готовые вот-вот пролиться слезы. – Мне ничего не подходит!
Пришлось добавить в голос строгости и металла:
– Как же это замечательно, когда блюдутся древние традиции! И когда невеста идет под венец в платье матери, которой оно досталось от ее прабабушки. Достали из сундука, отбелили – и ух! Бессмертная классика! Нет ничего более прекрасного. И никто, заметь, не заморачивался поисками чего-то нового в каталогах…
Слезы все-таки пролились, за что графа обожгли обвинительными взглядами все остальные присутствующие дамы. Потому что последующие слова графини Светозаровой могли вызвать только жалость и сочувствие:
– А у меня нет мамы… А про бабушку я даже не слышала никогда…
Как ни тяжко стало у Дмитрия на душе, он понял, что дальнейшие попытки пожалеть и утешить только еще больше вгонят Шуру в тоску. Следовало ее срочно чем-то озаботить. А чем? Да хоть теми же проблемами с магическими сущностями!
Поэтому Торговец бесшабашно махнул рукой, словно отгоняя несущественное:
– Да, ладно, платье – ерунда! Какое ни наденешь, все равно краше тебя нет во всех вселенных. А тут вот у нас серьезные проблемы наметились…
Слезы на глазах у любимой сразу высохли, да и все остальные дамы сменили выражения лиц на самые заинтригованные.
– Оказывается, у Эрлионы родилась не сестричка, а братик. Имя он себе тоже выбрал звучное и пышное, и называется отныне Эльвер-Аусбурн Свирепый Шахматный Первый. Так что ко всем у меня огромная просьба: помочь нашей Эрлионе в воспитании и становлении Эльвера. Задача весьма сложная, деликатная и нетривиальная. Тем более что мне надо мотаться по своим делам и уделить внимание этой теме я не смогу. – Он ткнул пальцем в раскрытый перед супругой каталог и похвалил: – Отличное платье! Мне оно тоже нравится!
И быстренько, пока его слова обдумывали и рассматривали картинку, хозяин замка покинул дамскую гардеробную.
А затем, пока его не догнали и чем-нибудь не загрузили, шагнул в мир Кабаний – проверить, как там идет допрос Купидона Азарова.
Оказалось, что очень эффективно. Длительное заточение живого существа в толще гранитного блока кардинально влияет на сговорчивость и готовность к сотрудничеству даже самых великих колдунов, умеющих уходить сознанием в нирвану небытия и не чувствовать боли. Желание бывшего темного властелина этого мира выговориться поражало. Он умудрялся говорить не переставая, удивительным образом угадывая вопросы, которые ему только собирались задать. В какой-то степени трясущегося старика стало даже жалко. Сам-то Дмитрий, может, и простил бы уже коварное пленение себя и своей супруги, но вот Живой Ужас был неумолим и имел на это право. Никто не мог его укорить в чрезмерной жестокости: ведь этот дрожащий старикан держал кальмара в плену, истязая ежедневно, целых шестьдесят лет.