Единственная для Хранителя Закона
Шрифт:
— Твоя сила воли впечатляет. Эй!
Он левитировал меня с постели к себе поближе и подхватил на руки.
— Я не могу позволить своей бесценной возлюбленной супруге спать как неприличной, — хохотнул он и понес меня в ванну.
В теплой воде я проснулась, и стыдно, если честно, признаться, но два взрослых, умудренных опытом человека с визгом и хохотом носились по ванной комнате и кидались спешно наколдованной пеной.
— Это все стресс, — с умным видом произнесла я, когда Гел помог мне промыть волосы и подал полотенце.
— Хм,
Я поперхнулась смешком. Кажется, мое высказывание чем-то зацепило Гела и теперь он будет этих самых "приличных людей" вспоминать долго и упорно. А я… А я не против. Главное, что мы свободны, счастливы и любимы. И самое главное испытание мы прошли с честью. Все, что будет дальше, — просто жизнь. Она не бывает ни простой, ни скучной. Но мы все преодолеем.
Эпилог
В детской было шумно: Деми важным голосом читала младшему брату сказку, Tшepp взлаивал в нужных местах, а счастливый мальчишка гудел, как пчела. Где-то в стороне, как всегда у окна, стояла Карин: она взялась писать акварельную картину. Рука слушалась ее все так же плохо, но целители велели не щадить кисть и разрабатывать ее «сквозь боль и слезы». Так что теперь она не выпускала кисточку из рук, и наш замок заполнялся все новыми и новыми прозрачно-голубыми картинами.
Притаившись у створки двери, я сделала небольшой шаг вперед, чтобы понаблюдать за своими такими непохожими, такими неродными, но так хорошо поладившими детьми.
Почему неродными? Потому что нам все же удалось отыскать того малыша, личину которого Таэльри набрасывала на глиняного голема. Как мы и думали, ребенок проживал в ужасных условиях, а его мать… Увы, ее давно не было в живых. И кто знает, может, Таэльри приложила свою руку и к этому.
Сейчас все, кого схватили на Фонтанной площади, сидели в темнице. Все, кроме Таэльри: именно она накладывала щит, и он, измененный, как-то хитро по ней ударил. В общем, с ней произошло то, что должно было произойти лишь десятилетие спустя, — телесная трансформа превратила звонкую воздушную красавицу в согбенную старуху с больными суставами.
Добрая Нольвен тут же забрала ее в городской дом исцеления и, пока мы все удивлялись мягкосердечию, нежданному от проклинательницы, она принялась водить туда студенческие экскурсии.
— Наши дети должны знать, чем чреваты имперские глупости! — запальчиво возвестила она.
И мы не нашли что возразить. Ведь формально это были не экскурсии, а практика по уходу за особенной больной.
— Подслушиваешь? — Меня со спины обнял Гел.
— Не-а, просто не хотела мешать. — Я повернулась к нему и прижалась к его груди. — Как оно?
— Мы послали Империи подробное письмо и закрыли границу, — Гел пожал плечами, — ты
— Прошла неделя. — Я улыбнулась.
— Прошла неделя, — согласился он. — Наши границы были атакованы, но щит все выдержал. Сейчас там какой-то жутко важный старик размахивает белым флагом. Но… Знаешь, мы сделали вид, что пока ничего не видим.
— Почему? — оторопела я. — Мы же вроде бы этого и дожидались.
— Да, понимаешь, — мой муж потер затылок, — так вышло, что Империя-то нам и не нужна. Оттуда к нам ничего не ввозили. Красители мы заменили своими, сладости и вино… Не знаю, стоит ли оно того?
— Я не политик, а простой проектировщик зелий, — задумчиво протянула я, — но знаешь, если стабильное, хорошее и качественное зелье вдруг накрыть крышкой, да еще и прижать эту самую крышку — оно рванет. Когда-нибудь, в зависимости от ингредиентов и температуры пламени.
— Вот потому мы и делаем вид, что ничего не видим, — кивнул Гел. — Сейчас Совет Кальстора спешно сочиняет новые торговые договоры. Так что завтра-послезавтра мы заметим этого переговорщика и пригласим его в промежуточную зону. А там, глядишь, через пару лет твой дед сможет посмотреть на правнучку.
— Правнуков, — поправила я мужа. — Грег наш сын, Гел. И если мой дед не сможет этого принять… Что ж, его почти не было в нашей жизни, мы немногое потеряем.
— Мне казалось, ты его простила. — Гел увлек меня в сторону от детской.
— Я написала ему письмо, — поправила я мужа. — Мне было интересно, как он понял, что Кирвалис опасен.
— Он ответил? Потому что от самого Кирвалиса мы не добились ничего. Он пускает слюни и в пыли рисует худую женоподобную фигуру с длинными волосами.
— Ответил, — я вздохнула, — письмо было сильно повреждено — видимо, барьер счел его опасным. Или я не знаю. Дед не знал, что Кирвалис опасен лично для меня, но он знал, что мать и отец Кирвалиса — брат и сестра. Он просто хотел здоровых внуков. Глава рода, дед Кирвалиса, умер два года назад, а с ним умерла и клятва моего деда.
Не договорив, я просто прижалась к Гелу. Получается, что моя мирная и тихая жизнь была заслугой деда Кирвалиса. Он не позволял внуку распоясаться.
— Эйлин?
Вздрогнув, я посмотрела на любимого.
— Да?
— Все хорошо, — он мягко улыбнулся, — твой муж трус, он подписал все бумаги, и Деми только наша с тобой. Как будто ее кровного отца никогда не существовало. Никто и ничто не заберет от нас нашу девочку.
— И нашего мальчика, — согласилась я.
И я не лгала. Малыш действительно был чудо как хорош. А еще он был удивительно здоров — целительница Тревёр, пришедшая в себя, немедленно взяла над ним опеку. Оказалось, что ее странное состояние было вызвано тем, что ее клятва — не вредить мне через кровь — призадумалась, а не является ли вредом то, что целительница уменьшила и проглотила флакон.