Единственная для принца. Книга 3
Шрифт:
Прятаться было некуда, да и бежать тоже не позволено, и Дамиан смотрел на мать. Смотрел и молчал. Матушка явно была не в себе, если после долгой паузы продолжила едва ли не восторженно:
– Она, конечно, дерзкая девчонка, и некрасива. Но я знаю, сын мой, что это всё неважно, совсем неважно! Ни капли неважно, если она ваша единственная! Обещаю, всё ей прощу. Не буду держать зла. Не забуду, но зла держать не буду! Она молода, здорова, прекрасно воспитана, с детства при дворе! Всё остальное сгладится. Она - блестящая партия!
Дамиан всё так же молча смотрел
– Разве не может быть других причин для хорошего самочувствия отца?
– сделал Дамиан попытку направить мысли в другое русло.
– Что вы, сын мой!
– в этот момент реджи понял, какой его мать была в юности - жизнерадостной, улыбчивой - ей невероятно шла улыбка, делая её моложе лет на десять и несказанно красивее. Она принялась запальчиво перечислять всё, что подтверждало их с принцем-консортом догадку.
– Он давно уже не спал нормально, сын мой! Утром всегда тяжело вставал, вернее, пересаживался в кресло на колёсах. Иногда и до обеда не поднимался, - она говорила, а у Дамиана сжималось сердце: именно сейчас было заметно, что королева - самая обычная женщина, которая очень любит своего мужа. Очень-очень любит. Как и он сам, реджи и будущий ре, любит свою Валери.
– Это же она? Перла?
Снова надежда, снова требование признать то, что кажется очевидным.
Да… А он даже не думал о том, как это выглядит со стороны, и как это скажется на окружающих. И требование, жёсткое королевское требование в глазах. И слова сами вылетели изо рта:
– Нет, матушка. Это не Перла.
Сказать больше казалось немыслимым. Да и как? Как сказать что его единственная - простая селянка, вдова с тремя детьми? Невозможно!
– А кто?
– и это уже не любопытство: глаза задумчиво сощурены, губы плотно сжаты, ни следа радости на лице. Жесткость, готовность добиться ответа любой ценой - вот что читалось на лице королевы. Это уже не лёгкий интерес, это требовательный, серьёзный вопрос человека, не привыкшего к отказам, не привыкшего к поражениям и жаждущего знать правду.
Дамиан встал и поклонился.
– Простите, матушка. Меня ждут дела, позвольте идти.
– Сядь!
– жёсткое, категоричное, будто саблей отсечённое. И Дамиан вновь опустился в кресло, понимая, что противостояние выйдет нешуточное.
Но матушка чуть смягчила тон и черты лица.
– Кто она, сын мой, если не Перла?
Принц облизнул губы и, не отводя от матери взгляда, покачал головой. Она чуть приподняла бровь. И улыбнулась. Едва заметно, но холодно. И улыбка эта не была ни радостной, ни счастливой и не сулила ничего доброго.
– Кто? Милэда Маструрен? Княжна?
Теперь Дамиан едва заметно дёрнул бровью. Ну да, что бы королева и не следила за наследником? Да только матушка, похоже, не осведомлена о личной жизни княжны. А если бы знала, то таких нелепых предположений не строила...
И принц
– Кто?!
– Я не могу вам сказать, матушка, - сделал последнюю попытку договориться Дамиан.
Сказал тихо, но прямо глядя в ставшие узкими и пронзительными глаза. Это противостояние взглядов длилось несколько долгих мгновений, и с каждым прошедшим мигом напряжение нарастало, казалось, сгущая воздух и заставляя его вибрировать.
– Кто она?!
– подбородок матери почти упёрся в грудь, а разгоравшаяся в глазах ярость становилась материальной, ощущаясь мелкими колючками, впивавшимися и влезавшими под кожу.
Дамиан молчал, не в силах отвести взгляд, но отчаянно сопротивляясь всё усиливающемуся давлению, тяжело лёгшему на плечи и бьющему в виски, горячему жжению в крови и выламывающей боли в костях. В голове звенел вопрос «кто?!», это не был голос матери, но это был её вопрос.
И если губы его не слушали, сжатые в упорном сопротивлении, то в мозгу мелькнула отчётливая мысль: «Если я сейчас сдохну, кто наследовать будет?». Лицо матери исказилось судорогой, которую его затуманенное сознание расценило, хоть и не сразу, как злобную улыбку: «Скажи! Просто скажи кто!»
Но принц молчал.
Он плохо понимал, что творится вокруг, день или ночь, тепло или холодно, кто перед ним и почему он так упорно сопротивляется, но всё ещё сопротивлялся. «Я хочу, чтобы Исакий жил!» Уже чувствуя приближение черноты обморока, он хрипло выдохнул имя...
– Кто она?
– услышал Дамиан, когда отдышался и в глазах перестали плясать искры.
– Я её знаю?
Голос матери звучал спокойно, ни намёка на сожаление или раскаяние, взгляд холодный, и в нём лишь сдержанное любопытство.
Какое раскаяние? Какое сожаление? Королева в своём праве...
Дамиан молчал, обдумывая, что и как сказать, раз главное уже вышло наружу. Он ещё ничего для себя не понял и не решил, а уже нужно объяснять кому-то другому. Но мать перебила его мысли новым вопросом.
– И почему ты так не хотел говорить имя, сын мой?
– и пытливый прищур холодных глаз. Смотрит, будто хочет увидеть его насквозь, будто и не она малое время назад щебетала о том, что принцу-консорту стало лучше, радовалась, как ребёнок, хлопая в ладоши, и любила весь мир.
О, Плодородная!
Принц разозлился и позволил себе выплеснуться.
Ведь мать могла его убить, но не сделала этого. И гнев свой она держала под контролем, чтобы не причинить ему вред. Хотела испугать, заставить, вынудить говорить.
А значит, он нужен ей. Необходим.
Особенно теперь, когда у него есть единственная. Да, он нужен ей, может, не как сын - вряд ли она любит его, мысли об это давно отошли на дальний план, но как наследник он ей нужен несомненно.
И Дамиан решил, что, если придётся, то свою счастье выгрызет зубами, защитит, не даст в обиду. Ведь королева показала сейчас не только свою силу, придавив его. Она также показал слабость, уязвимость, свою больную точку, и теперь принц знал, куда бить, а главное - что бить можно.