Единственная для темного эльфа 3
Шрифт:
Даже тогда я еще подолгу не уходил, утешая себя тем, что нас разделяют теперь не мили, а всего лишь каменная стена. Как бы далеко меня не отправила судьба, я знал, что вернусь к ней. Услышу ее голос. Она подарит мне улыбку, а я буду любоваться ее глазами.
Вместо моей девочки тогда мне ответил Алазар:
— Ая взывает к богам, Фалькониэль, чтобы найти ответы, — и это не то, что я хотел услышать.
— Какие еще ответы? — голос пришлось понизить, чтобы не
— Девушка ищет свое предназначение и, выполнив его, желает вернуться домой. Боги должны в этом помочь.
— Домой… — выдохнул, глядя прямо на нее. Родной недоумевающий взгляд сейчас жалил острее клинка. — Домой, значит…
Она догнала меня почти сразу же. Я так хотел, чтобы она коснулась меня, позволила ощутить свое тепло, нежность кожи, что даже перестал дышать. Понимал ли я тогда, что уже любил ее? Как мужчина любит женщину. Это уже было нечто большее, чем дружба.
— Да что с тобой такое?
— Почему ты не сказала мне? — я ждал ее оправданий. Надеялся услышать слова заверения, что шансов вернуться в свой мир у нее нет. Эгоистично? Наверно.
И моя девочка наградила меня своим касанием. Взяла за руку, чтобы отвести в свою келью. Именно там она призналась мне, что в ее родном мире у меня нет соперников. Она рвалась к матери, и ее желание было оправдано. Укачивая ее в собственных объятиях, я обретал покой от мысли, что мое сокровище все также оставалась моей.'
Она была особенной. Наша дружба была для нее важнее мнения окружающих.
Она замечала косые взгляды вокруг, когда горожане видели нас вместе, слышала осуждающие шепотки, но никогда не придавала этому значения. Ей было плевать на сплетни рыночных фей, на кивки уличных девиц, на возмущения благородных барышень. Чему-то таинственно улыбалась временами, заслышав обсуждения нашей пары. А мне, прожившему почти три сотни лет, всегда не замечавшему такую мелочь, захотелось, чтобы она об этом ничего не знала. Мне было не важно их мнение, но было важно ее.
А она без отторжения и недовольства позволяла находиться рядом, радовалась моему присутствию, ценила меня больше, чем всех окружающих вокруг.
И в очередной раз доказала это в тот день.
'Я направлялся в храм к своей девочке, когда на моих глазах развернулась сцена. Наемник тянул женщину за руку в сторону узких улочек от рыночной площади. Она так рьяно сопротивлялась, пыталась укусить обидчика и обзывала его последними словами, совершенно не боясь, что поплатится за это, что мне показалось, будто они знакомы. Тем не менее, знакомство это явно не увеличивало ее желание уединиться с небритым мордоворотом в подворотне.
Будучи в двух шагах от храма, я посчитал, что ничего не потеряю, если уделю минуту этому недоразумению. Насилие над женщиной может позволить себе лишь слабый. Мне всего лишь захотелось дать
Я не испытал даже разочарования, когда вместо благодарности услышал слова не менее грязные в свой адрес, чем до этого этот бугай.
— Поди прочь, мерзкий наемник! — выкрикнула женщина, шарахнувшись от меня, только высвободив руку их цепкого захвата своего уже пораженного обидчика. — Не прикасайся ко мне, нечисть!!
Даже не думал. Скептически глянул на нее, отряхивая наплечник от пыли. Однако истеричный визг уже собрал вокруг себя зрителей. Где же вы раньше-то были, когда барышню за угол тянули?
Собирался уже уходить, как расслышал мерзкий звук плевка. Обернулся и даже бровью повел — действительно, едва не попала мне на сапог. Надо же, а на вид казалась приличной.
Люди. До чего же гадкая раса…
— Думал, спасибо тебе скажу? Денег захотел? Да лучше бы эта тварина меня в подворотне обчистила, чем прилюдно с тобой, кровожадиной, водиться!..
— Ну, так вы дождитесь, когда очухается, и проводите до места назначения. Авось вспомнит, с какой целью вас туда тащил.
Мне казалось, что сердце остановилось в тот миг. Голос Аи не был близким, но достаточно четким, чтобы слышали все. Медленно обернувшись, заметил ее плечом подпирающую колонну храма. Вот почему ее не почувствовал раньше — она не приближалась, но все видела.
Больно в груди. Она не должна была это видеть. Не должна была видеть, как люди и прочие относятся к моему народу. Достаточно просто слышать от меня…
Тем временем, мое сокровище спустилось с лестницы, чтобы приблизиться ко мне и взять мою руку под локоть. Демонстративно обернулась к обескураженной наглостью женщине и все так же четко и уверенно произнесла, обращаясь ко мне:
— Не надо больше спасать таких людей, Фаль. Возможно, то, что с ними происходит, это то, чего они заслужили.
За весь вечер до закрытия храма мы ни разу не вспомнили этот инцидент, но я с трудом сдерживал нежность в своем сердце именно к этому маленькому существу. В общем, не такие уж люди и гадкие… Моя человеческая девочка — воплощенное чудо.'
И я вспомнил, что наш первый поцелуй она не приняла.
Обуреваемый ревностью к несуществующему врагу и опасениями, злился сам на себя за то, что не позволял ей своими глазами увериться в том, что я всегда говорил ей правду — в нашем мире нельзя безоговорочно доверять. В особенности таким, как я.
Как же радовалось мое сердце вопреки доводам разума! Как сладко оно щемило от ее взора, от аромата ее нежной кожи, когда мои руки ненавязчиво искали с ней встреч. Когда появилась привычка гладить ее запястья? А целовать их?.. Многим позже. Ведь до дозволенных поцелуев было еще так много времени…