Единственная для темного эльфа
Шрифт:
Наверно, это чувство называется раскаянием. Вперемешку с облегчением, я радуюсь тому, что слышу. Мне не совсем знакомо, каково это, когда у тебя есть мать. Но могу представить. Конечно, у создания, грусть которого я улавливаю, есть мать, которая воспитала ее именно такой, какой я ее полюбил.
Я сжимаю в объятиях девочку, которую ни за что не отпущу. Постараюсь помочь узнать что-либо про мать, если это вообще возможно, но отпустить — никогда.
Улыбающаяся мне, она понимает, когда грань истончилась? Уловила ли тот момент, когда друг превратился в мужчину? Понимает ли, что родной
А сейчас внутри меня все похолодело. Приложив массу усилий, чтобы освободиться к вечеру, я на крыльях несся, чтобы успеть побыть с ней еще чуть-чуть, пока Алазар не объявит время сна. А то, что вижу, рождает во мне желание кого-нибудь придушить.
Служитель храма невозмутимо принимает мой убийственный взгляд, а я едва сдерживаюсь, потому что он единственный в этом помещении, на ком я могу отыграться. Девочка неприкосновенна, с ней я поговорю по-другому.
— Фаль, ну, что ты сразу к учителю пристаешь? — сразу нахохлилась она, отвлекая мое внимание от предполагаемой жертвы. — Ничего не станет от того, что я смотаюсь на полчаса по делам.
— Каким делам? — прошипел я. — Ты глупая, да? Надеюсь, твоей наблюдательности достаточно, чтобы оценить, что ты привлекаешь внимание? Будь ты в накидке или же в повседневном виде, здесь масса всех, кто почует в тебе молодую женщину. Надо быть недалеким, чтобы не увидеть в тебе девушку даже в этих тряпках.
Понял, что к концу своей тирады я повысил голос до непозволительности. Но я спустил пар и, к счастью, успел прийти до того, как она ушла. Мне ее на привязи держать? Переводя дух, я уперся руками в бока. Мог бы предположить, что сам не понимаю, чего боюсь, но я знаю — она действительно на фоне местных людей очень заметна. И дело даже не в поведении или привлекательной внешности. Предполагаю, что в совокупности ко всему дело еще в необычной ауре.
— Фааааль, — ласково протянула она, спорхнув с лестницы и обняв меня за талию, прижавшись к торсу. — Ты заботишься обо мне.
Мое сердце пропустило удар и… заколотилось как бешеное. Пришлось оперативно собрать всю силу воли в кулак и выйти из ее объятий. Я в своем уме вообще? Все тело напряглось и это было очень приятное напряжение. Ругаться я уже не мог. Она довольно ухмыльнулась, отступая к Алазару. Да, теперь мне очень трудно даже просто говорить, не то, что устраивать взбучку. А в глазах ее скачут бесята. Маленький чертенок, ты сделала это нарочно?
9. Свидетели долго не живут
Сегодня я умерла. Каким образом это случилось, не помню, точнее, я этого и не знала, но бродить в виде духа, призрака, было не очень комфортно.
Я пришла в последний раз увидеться со всеми своими близкими и удивлению моему не было предела, так как у родни гостил молодой человек… которого я очень хорошо ЗНАЮ, по ощущениям, ибо лицо его весь сон было скрыто темным расплывающимся пятном. Однако, безусловно, доверие и то, что он единственный видит меня, как-то расположило меня к нему.
В какой-то момент мы ушли из места, который я тоже считаю домом, ушли, чтобы проводить меня.
Не заметила как, но мы пришли в какой-то город. Каменные стены, деревянный помост. "Здесь жгли ведьм", — догадалась я, но в каком веке мы живем? Пока мой друг узнавал, что да как, расспрашивая у местных, я прощупывала слои атмосферы в поисках чего-нибудь необычного. И нашла. Прячущуюся ведьму.
Женщина собирала людей у себя в… доме, наверное. Полумрачное скромное помещение, представляющее в себе все деревянное и слегка пыльное — место встречи тех, кого колдунья посчитала необходимым пригласить. Похоже, у моего друга был просто умопомрачительный дар убеждать и втираться в доверие. Я не проявляла никакой активности, пока не поняла, что женщина следит за мной, то есть, отлично меня видит. Что странно, возможно и остальные в комнате видели меня, только не поднимали головы и избегали взглядов на меня.
Женщина положила толстую старую книгу на лавку, недалеко от центра комнаты. С помощью нее она обнаруживала дар у пришедших к ней людей. Мне было любопытно посмотреть, как это происходит, но когда она повернулась и обратилась ко мне, я скромно мотнула головой:
— Извините, у меня не получится, — робко улыбнувшись, мне захотелось смыться. Ощущение тревоги вдруг кольнуло что-то внутри меня.
— Как же не получится? — изогнула она брови в неискреннем удивлении. — У тебя не может не получиться. Это же ведь твое? — и внезапно она достает руку из-за спины, полную белоснежных пуховых, покровных и маховых перьев. Все это содержимое с медлительной легкостью плотным ковром опустилось на пол. Я терпеливо проследила за каждым перышком. Казалось, все внутри меня похолодело. Я твердо подняла взор на нее.
— Вы ошиблись, — четко выговорила я. — Это не мое.
И уже собиралась выскользнуть в дверь, как что-то пошло не так и я в мгновение ока оказалась перед этой несчастной книгой. Толчок и я на коленях, ближе к предмету на лавке. Не знаю, чего она ожидала, но листы толстой книги будто стали сами перелистываться. И не по одному, а даже сотнями страниц, что доказало — это никак не мог быть просто ветер. Люди вокруг ниже опустили головы, я лишь чувствовала их взгляд на шуршащей книге. И чувствовала, что никто не должен был обо мне знать. Ведьма узнала, что хотела.
Я запомнила чье-то лицо. Бабушка со светлыми короткими вьющимися волосами с нежно-розовой помадой. Она что-то успела сказать мне, но я очень плохо ее слышала.
Проснулась резко и глубоким вздохом, будто до этого во сне забыла, как дышать.
Солнышко едва заглядывало в маленькое окошко, видимо, еще не достаточно поднявшись и не одарив всех зрелищем утреннего рассвета. Молиться сегодня настроения не было. Сны и в моем-то мире всегда были слишком яркими и запоминающимися, а сейчас давящее ощущение реальности произошедшего во сне слишком сильно отпечаталось на сознании.