Единственная и неповторимая
Шрифт:
Ну, как ты понимаешь, все у нас было прекрасно. Мы играли повсюду вот уже больше двух лет. Мы становились все круче и круче. Начали выступать на больших сценах. Я зарабатывал миллионы, но как ни странно, ни слова не слышал от Кодкода. Думал: «Все замечательно, я зарабатываю миллионы и славу, но что я делаю на благо моей страны и всего еврейского народа?» Я был очень озадачен, пока в один прекрасный день в оперном театре Франкфурта...
28
Сабрина
В два часа ночи мы прибыли на главный вокзал Франкфурта. Кодкод ждал нас на перроне, переодетый в старушку. Его было легко узнать: тем
Спустя двенадцать часов они привезли его обратно. Доктор выглядел изможденным. Бордовые близнецы велели мне передать доктора человеку по имени Аврум, который ждет меня в здании городской оперы. Мне сказали, что Аврум — знаменитый импресарио и важная фигура в международном шоу-бизнесе. Они предупредили меня, чтобы я не проболталась насчет истинной личности доктора. Мне приказано было представить доктора Ингельберга как «краеугольный камень еврейского бытия» и убедить Аврума спрятать его в надежном месте до следующего указания.
Я ожидала встретить уважаемого человека, занимающего высокий пост. Менее чем через час, когда я увидела Аврума, я была в шоке. Это был гангстер, он говорил на ужасном уличном жаргоне. Он выглядел карикатурным боссом и вел себя как типичный восточный нувориш. Это говорит о том, что разведка работает там, где мы меньше всего этого ожидаем. Памятуя об этом, я понимала, почему Агентство решило завербовать его.
Я была очень вежлива, представилась сама и представила «краеугольный камень еврейского бытия». Сообщила ему, как нужно содержать «краеугольник». Мне показалось, что Аврум понял ситуацию, он без конца повторял, что «ключ в зажигании». Бог знает, что он имел в виду.
В его защиту я должна сказать, что Аврум обращался с доктором очень мягко. Он пригласил его войти в лифт. Вместе они спустились в подвалы оперы, где Аврум хранил специальные огромные футляры от контрабасов, которые ему поставляло агентство. Через пять минут Аврум вернулся к служебному входу. Он заверил меня, что наш «краеугольник» находится в безопасном месте и за ним хорошо присматривают.
Когда я уже выходила, Аврум промямлил что-то вроде: «До каких пор..?» Я решила, что он имеет в виду доктора Ингельберга. Я сказала ему, что и сама не знаю, может, неделю или две, но в глубине души я чувствовала, что это может быть приключение длиною в жизнь.
Выходя из здания Оперы, я увидела большую неоновую рекламу: «Сегодня: Дани Зилъбер, Рыцарь Страдания!» Мне захотелось посмотреть. Захотелось своими глазами увидеть, какой позорный продукт сумел произвести этот ужасный Аврум. Никогда не любила легкую музыку. Я предпочитала церковную музыку. Или даже современную классику, но все же мне стало любопытно.
Еще через двадцать минут я стояла в центре большого зала в окружении сотен грубо накрашенных юниц. Я не знала, что меня ожидает. Я что-то слышала о Дани Зильбере, юном израильском трубаче, и о его огромном успехе, но если честно, то меня это мало интересовало.
Я чувствовала возрастающее волнение. Меня буквально затягивало всеобщее напряжение. Музыканты начали занимать места на сцене. Это было подобие симфонического оркестра с расширенной контрабасной секцией. (Уж я-то знала почему.)
Девчонки вокруг меня были сексуально взбудоражены. Я чувствовала это возбуждение в воздухе и даже могла его унюхать. Потом присоединились кастаньеты. Они отлично вписались в общее звучание, и все вместе напомнило мне мистический настрой Сагтгпа Вигапа. И когда напряжение достигло своего пика, острый луч света рассек темноту на сцене. Чудесным образом в самом центре светового круга засиял раструб трубы. В середине сцены стоял Дани, постепенно стало видно его лицо. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и приник губами к мундштуку. Со звуком первой ноты по всей сцене забегали световые вспышки и его фигура стала видна целиком. Он был молодым и беззащитным. Он был одет в белый, явно великоватый костюм. Весь его облик был великолепно, эпически безвкусным. Но было в нем нечто, что глубоко тронуло мое сердце: он пробудил во мне чувство жалости.
Он стоял на сцене, воздев к потолку свою золотую трубу. Совершенно самодостаточный, одинокий тон лился из его трубы, он был долгим как еврейское рассеянье. Писявки завизжали, через секунду тучи нижнего белья полетели в его сторону. Меня всю жизнь учили растворяться в окружающем меня мире. Поэтому я закричала вместе со всеми, но практически сразу я почувствовала острую необходимость снять трусики и запустить ими в него. Впервые в жизни я публично снимала трусы, и ощущение было великолепным. Это было крайнее, абсолютное проявление свободы. Я хотела верить, что откликнулась на настоящий зов Души, но в тоже время я помнила, что само действо было режиссировано этим отвратительным примитивным Аврумом и это мне мешало.
Берд: Вы можете сказать, что в творчестве Дани возбуждало такую сексуальную бурю? [52]
Сабрина: Я не знаю, это было за пределами логики... Я помню, как смотрела на него. Он был обыкновенным костлявым парнишкой, даже не красавчиком. Слушала его музыку: это было далеко не великое или новаторское произведение. Мелодия была простой, но в его облике все же было нечто загадочное и привлекательное: сочетание тощей фигуры, меланхолического звука трубы и простеньких музыкальных идей. Я никогда не понимала, что в нем было такого, что переполняло мое тело и тела других женщин ощущением невыразимого волнения. Он умел передавать свою боль. Клянусь, я влюбилась в него с первого взгляда. Он выжжен каленым железом в моей душе. Я полюбила его с того самого момента и на всю жизнь. Я хотела стать его матерью, хотела обнимать его, прижимать к груди и ерошить его волосы. Все мое тело жаждало его. Я хотела взять его с собой, куда бы ни забросила меня судьба, но я понимала, что гораздо практичнее было бы просто следовать за ним.
52
Музыковеды и нейрофизиологи пробовали анализировать тональности и ритмы, которые использовал Зильбер в своих произведениях, дабы понять природу возбуждения его слушательниц. Возникло несколько теорий, согласно которым зильберовский музыкальный ряд и частоты воздействовали прямо на вагину. Согласно последним научным открытиям, женщины могут слышать и даже интерпретировать некоторые звуки с помощью так называемого «женского уха». Вероятно, Дани Зильбер был первым композитором, открывшим женское ухо, даже не подозревая о своем открытии.Прим. автора.