Единственная из чужой Вселенной
Шрифт:
Я уже знала, что оттуда выезжает специальная панель с чем-то вроде встроенного в замок компьютера. Сэл быстро набрал что-то на клавиатуре с незнакомыми буквами — способности полукровок не позволяли так быстро переводить письменный текст.
Когда принц повернулся ко мне, удушливая неловкость снова повисла в комнате. Я смущалась его взгляда, в котором, как в раскрытой книге читалось — Сэл чего-то ждал, на что-то надеялся. И это что-то целиком и полностью зависело от меня.
Несколько секунд мы провели в неловкой тишине. Казалось, даже двери в замке постукивали слишком громко,
Я улыбнулась Сэлу, он улыбнулся мне, и мы расселись за пластиковым столом с ракушками, словно всю жизнь только так и делали.
— Расскажи про ваш мир, про вашу планету, — попросила я.
И Сэл охотно поделился:
— Сейчас существует содружество планет. Их много, много разных рас. Я тебе покажу их. Земляне входят тоже, — кивнул он на меня. Я поневоле улыбнулась. — Миориллия — лучший галактический курорт, — не без гордости произнес Сэл. У нас чудесный климат и аборигены, — он ткнул себя пальцем в грудь, — Весьма радушны.
В комнату ворвался слуга, принялся сервировать стол.
— А унги? — поинтересовалась я.
— Унги? — уточнил Сэл. — А-а-а! Это вторая разумная раса Миориллии. Верианцы — первая, унги — вторая. Мы давно сосуществуем бок о бок. Унги всегда жили в горах. А равнины принадлежали верианцам. И у нас несколько стран.
— Я поняла, — кивнула я и попробовала овощное блюдо, оставленное слугой. Очень вкусно… пальчики оближешь. — И у вас монархия.
— Не совсем, — покачал головой Сэл и тоже отдал должное блюду. — Есть короли и есть совет десяти. Совет избирает народ. Вот Бис — он советник. Но в чрезвычайных обстоятельствах, когда счет идет на минуты, да, решают короли.
(Мей)
Я шагнул за порог комнаты Сэла, вслед за Изелейной и выжидающе застыл, борясь с болью взросления. Она почти не успокаивалась — так действовало второе, неестественное взросление.
Но я не жалел. Я бы набросился на нее, смял, сжал в объятиях, поцеловал… У меня голова кружилась от мыслей и желаний. Я почти не владел собой, и даже выучка нескольких сотен лет плохо помогала оставаться невозмутимым, спокойным рядом с этой женщиной.
Изелейна изучала меня. Внимательно скользила взглядом по лицу, по телу. Что она такого увидела? Смятение душило тугой петлей на шее, сердца бились в бешеном ритме.
Но Изелейна прервала мои мучения — все и сразу.
Подошла прижалась и подставила губы для поцелуя. Я впился в них так, словно умру, если не сделаю этого. Стиснул ее, прошелся руками по гибкому, стройному телу, дрожа от боли и возбуждения.
Притянул ее еще, совершенно не заботясь о том, что единственная отлично ощущает все изменения моего тела.
Внизу живота пульсировало, с болью и с жаром. А губы горели от ее прикосновений.
Я подхватил Изелейну, подскочил к постели и вжал полукровку в матрас. Изелейна отвечала — ее язык ласкал мне рот, ее руки скользили сначала по плечам, потом по спине, а потом… Потом забрались под шаровары. Я задрожал сильнее. Изелейна чуть отстранилась, сдернула с себя одежду — я даже не понял как. Я застыл, полулежа, держась на руках. на весу, не
В голове помутилось, я не мог связно сказать ни единой фразы. А Изелейна словно поднырнула под меня, и… руки ее коснулись того самого органа, который болью отзывался на любые другие прикосновения.
Я закусил губу чтобы не застонать от удовольствия, непроизвольно задвигался. Она подхватила мой ритм, быстро, и удивительно нежно. Я затрясся от агонии наслаждения. Казалось, убери она руки, и я взорвусь от мучений.
Но Изелейна вдруг ускорила ритм, и… я излился… прямо в шаровары. Она улыбнулась — мягко, нежно.
А я едва мог дышать и сказать мог лишь:
— Оох…
Изелейна стянула с меня шаровары, и я приподняв ноги сдернул их окончательно.
И… она приблизилась. Не помню, как слился с единственной, помню лишь это ощущение, когда мир засиял сотнями красок, сотней звуков. Помню, как ушла боль и накатило наслаждение. Одна вспышка другая, третья.
Когда же мы упали на кровать, едва дыша, Изелейна провела рукой по моей груди. Когда я снял тунику? Не помню. И прошептала.
— А ты очень страстный любовник.
И мне было глубоко плевать — сколько их было у нее до меня. Скольким она дарила себя. Главное — она моя, она со мной и остальное… это лишь тлен и прошлое.
Глава 17
(Даритта)
Мы с Сэлом поели, выпили травяного чая, обсудили, как правят верианцы и как делили Миориллию местные расы.
Я узнала много любопытного и неожиданного.
Оказалось, что равнины «разыгрывали» на турнирах эн-бо древние короли верианцев.
Самые благодатные, плодородные земли выбирали победители, занявшие четыре первых места. Остальные довольствовались равными наделами, которые не заинтересовали победителей.
Выяснилось, что некогда Миориллия входила в «кольцо аджагар» — принадлежала нашим создателям. Но потом здесь схлопнулись несколько измерений, и древние ящеры оставили планету аборигенам, которые поклонялись им как богам. Вот почему фанатики так хотели заполучить нас. Какие-то особые манипуляции с аурой полукровок, с их точки зрения, приближали их к небожителям, делали бессмертными. Правда, несколько полукровок погибло из-за таких вот манипуляций.
А когда я совсем расслабилась, то рассказала Сэлу о своей жизни на родине.
О том, что отец погиб, когда я была совсем еще ребенком — попал в аварию. И мама осталась одна. О том, как я работала в своем цветочном салоне. Я ведь была дизайнером-флористом. И о том, как Путник муштровал нас, обучая быть полукровками.
Сэл слушал так внимательно, словно каждое мое слово отпечатывалось у него в душе. И смотрел так… словно я — центр Вселенной.
И я все больше проникалась к верианцу. Я очень хотела увидеть маму, но не меньше хотела остаться с ним, с мужчиной, у которого никогда не будет другой. Который не изменит с более красивой или сексуальной. И останется верен мне, даже если подурнею и постарею.