Единственная моя

В дреме заснеженной окована холодом Роза, как мертвая, голову клонит. Но время цветенья наступит – и молодость Трепетной радостью душу наполнит. Так боль и страданье скрываем со страхом От ненавидящих взглядов нечаянных, И только любовь, как невинная птаха, Открыто летает в поступках отчаянных. Лишь гнев отвести – и все будет возможно. Душою

измученной жаждуя страстно, Любовь на двоих разделить будет можно, Как роза, она и свежа, и прекрасна. Я, может, не та, кому сердце отдал ты, И мне бы другого любить было надо. Но мы принимаем от жизни те карты, В которые будем играть без возврата. И стало вдруг сердце твое молчаливо, Оно, как и роза, весну поджидает. Лишь хлынет любовь к нему сладостным ливнем - Оно расцветает, оно оживает...

Джойс Джексон [1]

Ситуация складывалась абсурдная. Майлз Уорвик просто отказывался верить, что его сводный брат Дэмиен, граф Уорвик, барон Миддлхэм мог оказаться подлецом и устроить такую встречу.

Курьер прибыл в Брайтуайт Холл в половине первого с приглашением, которое гласило:

« Сэр, почту за честь принять вас в Девонсуике в три часа пополудни 6 ноября (сегодня) или в иное удобное для вас время.

С уважением Э. Девоншир. »

Майлз решил, что «Э» не кто иной, как Эмили, дочь лорда Девоншира, – прелестное белокурое создание с прескверным нравом. Майлз начал ухаживать за ней несколько лет назад, как раз перед тем, как она со своей старшей сестрой, которую он едва мог припомнить, отправилась на континент. Время от времени в Англию доходили слухи, что за златокудрой Эмили ухаживает такой-то граф, герцог или барон. Что ж, она, вне всякого сомнения, хороша, но Майлзу было жаль того беднягу, который попадется в сети этой прелестной маленькой стервы. Потом из-за границы поползли слухи о вопиющем нарушении приличий старшей из девиц. А еще позднее стали судачить о рождении внебрачного ребенка.

Какой скандал!

Но куда более скандальным был тот факт, что она предпочла оставить ребенка, а не сплавить его в какую-нибудь крестьянскую семью. Впрочем, едва ли это удивило бы свет после всех приплывавших через Ла-Манш щокирующе-грязных историй о старшей дочери Девонширов, то якобы пляшущей с цыганами в Румынии, то разгуливающей по трущобам Сингапура без компаньонки Поговаривали даже о том, что она будто бы отдалась в руки азиатского татуировщика.

Женщина с татуировкой. Ну мыслимо ли это? Позор.

Но Майлз всегда слушал сплетни в пол-уха. Во-первых, он почти не был знаком со старшей дочерью, а во-вторых, он и сам зачастую являлся мишенью для подобной клеветы. С ранней юности он возненавидел то чопорно-самодовольное выражение, которое сплетники приклеивают на свои высокомерные физиономии, распространяя, как правило, лживые слухи, всегда передавая их пониженными на октаву голосами, поскольку это добавляет драматизма. Будучи восьмилетним мальчиком он столько раз слышал, как чернят имя матери, что его начинало тошнить, едва он входил в комнату с чужими людьми. Ему и сейчас было слегка не

по себе. В три часа Майлз вошел в теплую, хорошо освещенную галерею Девонсуика и сделал неприятное открытие. «Э. Девоншир» означало отнюдь не Эмили Девоншир. Приглашение прислал ее отец Эверетт, хитрый, как лис, и скользкий, как змея. Лорд Девоншир сразу же проводил его в свой кабинет. Стены помещения были отделаны высокими панелями красного дерева и гобеленами двенадцатого столетия, изображающими рыцарей в доспехах, выручающих из беды бледных дев. Без сомнения, они стоили целое состояние, равно как и другие старинные вещицы, украшающие комнату. Майлз начал подсчитывать в уме, во сколько бы оценили эти сокровища его «друзья», промышляющие на рынке антикварных товаров. Затем напомнил себе, что эти впустую растраченные дни остались позади. Этот визит к «Эмили» – его первая уступка прошлому за последние месяцы. Вот уже два года он всеми силами пытается привести в порядок свою жизнь.

Оставить свое грязное прошлое там, где ему и надлежит остаться, – в том же самом прошлом. Разумеется, образцом добропорядочности ему никогда не стать. Респектабельность – чересчур тяжкое бремя, и совершенно очевидно, он к нему не готов. Но он делает все, что может. Вся беда заключается в том, что время уходит, а ему позарез нужны деньги. Возможно, именно поэтому Майлз ответил на это идиотское приглашение приехать в Девонсуик. В глубине души он надеялся, что Эмили Девоншир изменилась в лучшую сторону и решила вновь заполучить его. Майлз даже подумал, что на этот раз не станет так сильно упираться. Приданое девчонки, несомненно, стоит целого состояния, и тогда было бы чем заткнуть рты кредиторам...

Если бы только дело обстояло именно так.

Майлз окинул взглядом лорда Девоншира, который сидел в кресле у камина. Старик сделал ему предложение, от которого глупо отказываться, учитывая его крайне затруднительное финансовое положение. Но жениться на шлюхе только для того, чтобы прибрать к рукам ее приданое? Боже милостивый. До чего он докатился!

– Как я уже сказал... – Девоншир прочистил горло и откинулся на спинку кресла. Его мясистые пальцы нетерпеливо барабанили по подлокотнику. – Не секрет, что репутация Оливии пострадала.

«Это, – подумал Майлз, – еще мягко говоря».

– Но девушка не без достоинств. С тех пор как умерла жена и мое здоровье ухудшилось до такого прискорбного состояния, Оливия весьма успешно управляется с делами в Девонсуик Холл. До своего довольно продолжительного пребывания на континенте она вполне грамотно вела хозяйство – у нее математический склад ума. Да, в самом Деле. Правда, нельзя сказать, что такое качество приветствуется в моем кругу, но учитывая ее другие недостатки... – Он выпятил губы в раздумье. – Как бы это сказать?

Майлз прищурился, безуспешно пытаясь вспомнить Оливию Девоншир. Их пути тогда едва пересеклись.

– Моя дочь отнюдь не красавица, хотя и не безобразна, – поспешил добавить Девоншир. – Просто... ну... непримечательна. Короче говоря, такой человек, как вы, счел бы мою старшую дочь более чем подходящей партией.

– Подходящей, за исключением ее ошибки?

«Ошибка» Оливии Девоншир дала выход ярости где-то на расстоянии. Морщинистое лицо лорда Девоншира было непроницаемым.

Майлз медленно поднялся. Жара в темной комнате была удушающей, голова гудела. Тепличные цветы, украшавшие несколько столов, и их упоительный аромат, смешиваясь с видом прозрачной кожи лорда Девоншира, вызывали нежелательные позывы в животе Майлза. Он подумал о том, что пожалуй, стоит распахнуть окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Но это будет дурным тоном. И кроме того, когда игрок не уверен в своих картах, а ставка – его жизнь и средства существования, он не спешит раскрываться.

Сунув руки в карманы, Майлз сосредоточился на своем отражении в окне, наблюдая, как его губы растягиваются в сардонической улыбке, столь характерной для Уорвиков. Пусть он не унаследовал ни денег, ни земли отца – графа Уорвика, но он стал наследником внешности и темперамента Джозефа.