Единственные
Шрифт:
Потом Илона и мать еще полчаса сидели перед телевизором, пока дикторша не пожелала спокойной ночи. Что смотрели – Илона не поняла; шевелилось что-то на экране, отвлекало глаза и слух.
Мать не желала ничего рассказывать, и ей даже в голову не приходило попросить прощения. Так, молча, они и разошлись по постелям. Только утром, когда она завтракала, а заспанная Илона вышла в туалет, было сказано:
– Все из-за тебя!
Илона не ответила. Если матери от этого легче – пусть так думает.
Отец не приходил
– Прости меня, – сказал отец, – но я больше не могу. Мне койку дали в общежитии, пока там поживу. Койка была свободная…
– Папа… – ответила Илона. – А я как же?..
– Ты уже взрослая. Только ради тебя все это держалось. А теперь… Прости. Я должен был… Ну, не умею я женщинам укорот давать, не умею… А ты уже взрослая, сама работаешь… И я тебя… В общем, не брошу. Буду тебе на работу звонить, встречаться будем…
Отец смотрел в пол. Большой старый чемодан лежал перед ним, а в чемодане – старые рубашки, старое мужское исподнее, очень аккуратно сложенные брюки… Отцовского добра в доме было очень мало.
Отцу было плохо.
– Папка, ты это… не навсегда, ладно?..
– Как получится, доча.
И вдруг Илона поняла – вот такие, тихие, потрепанные и пожеванные жизнью, не мечтающие о вершинах, скромные винтики больших машин, могут вдруг принять решение – и больше от него не отступиться.
– Я буду к тебе приходить. Буду с проходной звонить, чтобы ты пропуск заказал.
Отец работал в бухгалтерии большого ткацкого комбината. Сколько Илона себя помнила, он там работал. Бухгалтерши Илону должны были вспомнить – он ее, маленькую, иногда брал с собой на работу, когда мать болела.
– Ты прости меня, хорошо?
– Папка, ну что ты…
Она и понимала, что отца нужно удержать, и чувствовала – незачем, незачем, ему в общежитии будет лучше, чем дома.
– Хочешь, я сбегаю, такси поймаю? – предложила она, не зная, как еще показать свою привязанность к отцу, не на шею же бросаться, в самом деле.
– Я трамваем прекрасно доеду. Ну, ты тут без меня не очень хулигань, и вот что еще – найди ты себе хорошего парня и поскорее выходи замуж.
– Я постараюсь.
– Или уже нашла?
Он пытался понять, точно ли дочка ночевала у подруги, или это обычное девичье вранье.
– Пап, у меня еще нет парня, честно. Я была у Лиды. У нее беда – жених бросил, а она беременная. Я ее не хотела одну оставлять.
– Ну и правильно сделала.
– Ты-то хоть мне веришь?! – вдруг закричала Илона.
– А почему я должен не верить тебе? – удивился отец. – Ну, я пойду, что ли… Я всего на час вырвался, вещи забрать.
– Вы все-таки помиритесь, ладно?
– Как получится.
Но Илона понимала – это печальное «как получится», скорее всего, означает «никогда».
Оставалось придумать, что соврать матери.
Несколько дней мать ходила пришибленная. Быть брошенной женой – приятного мало. Она цеплялась к Илоне, но Илона отмалчивалась.
Она только пыталась понять, что в материнской скорби от оскорбленной любви, а что – от оскорбленного самолюбия. Ведь не по расчету же мать шла замуж за отца! Было же между ними что-то – тяга, симпатия, доверие? В поисках ответа Илона взяла старые фотоальбомы, исследовала картинки, где мать и отец вместе. Обнаружила странную вещь – на снимках, где она маленькая с отцом, отец смеется. На снимках, где она маленькая с матерью, мать сдержанно улыбается.
Наконец мать пропала.
Обычно она приходила с работы примерно в одно время – в половине седьмого. Когда в девять Илона заскочила домой, чтобы взять нужную для роли вязаную шаль, матери еще не было. Тетя Таня только руками развела: нет, не появлялась.
Подруг у матери было три – и все три какие-то ритуальные подруги. Хождение в гости случалось по календарным праздникам и по случаю дней рождения. Дружба сводилась, в сущности, к долгим телефонным разговорам. Илона позвонила им и узнала, что мать у них не появлялась – ни в человеческом образе, ни в телефонной трубке. Все три не задали ни единого вопроса об отце, из чего Илона поняла: мать скрыла от подруг отцовское бегство.
Она уже собралась убегать, когда позвонил Яр.
– Как обстановка? – спросил он.
– Варвара взяла над ней шефство. Они теперь вместе ходят в домовую кухню.
– В домовую кухню?..
– Ну да, ей же нужно правильно питаться, а не сидеть на булочках с корицей.
– Хорошая бабулька эта ваша Варвара. Передай Лиде – я вас обеих в субботу в кино приглашаю.
– Здорово! А твоя тоже будет?
– Нет, крошка, моя не будет. Моя поехала к своей матушке – плакать и жаловаться на меня, скотину неблагодарную. Знаешь, крошка, мне очень плохо…
– Тебе?
Яр, красавчик и замечательный собеседник, меньше всего был похож на человека, которому хоть раз в десять лет бывает плохо.
– Да, мне. Ну так заметано?
– Заметано!
Илона понеслась на репетицию. Но репетиция с самого начала пошла наперекосяк. Буревой был невнимателен, потом непонятно за что изругал звукооператора, Вурдалака Фредди. И сбежал, не попрощавшись. Студийцы думали – выскочил в туалет, ждали четверть часа – он не вернулся.
– Со своей Элечкой поссорился, – сказала Вероника.