Единственный чеченец и другие рассказы
Шрифт:
Перед выездом стоило заправляться поплотнее, горячим - могло статься, что на день и два. Колонна, поджидаемая для боевого охранения на сложном участке, могла пройти и в семь утра, и под вечер. Однажды торчали вообще до темна, Федорин под свою ответственность приказал сниматься, в горах связь практически не работала, а докричишься, скажут "жди". Выяснилось, что "ленточку" вообще отменили, им же просто забыли сообщить. К полной безалаберности внутри системы привыкалось с трудом. Внезапно гнали на высоту, заставив окопаться с техникой, и бросали на трое суток под дождем без продовольствия и боеприпасов. У бывалого воина всегда найдется горбушка, бэтэр тоже не ездит пустой, кипятили по нескольку раз одну и ту же заварку, пили со всякими крохами, пока не завалили приблудившуюся овцу. Затем так же неожиданно поступил приказ сняться и быть на базе к стольки-то. Все материли начальников за маневры и перестраховку, а скорее всего ту же дурость и бардак. Хай все же подняли: где жратва, почему не
К семи выгребся из землянки. Над хребтом лучилось румяное, точно барышня из постели, солнце, даря первое тепло. Не самое высокогорье, а ночью пар изо рта, днем же раздевайся хоть догола. Один дембель так и сделал, выехав со взводом за дровами и бревнами для построек, в плавках разлегся на БТРе, пока младшие призывы шуршали, и получил снайперскую пулю в висок. Так и привезли на броне, как для морга. Эта первая при Федорине смерть лишний раз подтвердила заповедь: не высовывайся, не лезь куда-либо без нужды, и если не ляжешь в настоящем бою, останешься целым.
Полк стоял на холме в центре сенокосной котловины, вытянутой к западу и охваченной лапами мохнатого гигантского зверя, меньшего из братьев, залегших южнее. Жить в лесу или подле было б сподручнее, но борющейся с населением армии он противопоказан - чащобы, скалы, болота от веку есть вотчины партизан. Свитер Федорин снял, чтобы после не возвращаться, ежился в тельнике под хэбэ. К столовой протопали практически без строя бойцы, младшие под командой сержанта изображали некое подобие шеренг, "деды" с контрактниками вольно плелись сзади, сунув кепи в карман. К счастью, "наемников", самой дикой и разложенной части войск, было немного. Составляли ее в основном свои же, отслужившие срок и оставшиеся по каким-то причинам, самой частой - дома ничего хорошего не ждало. В "миротворческие силы" по объявлениям всех подряд еще не гребли, а самостоятельно народ валил средне. Ветеранства за наведение конституционного порядка в родной стране не полагалось, боевые начислялись запутанно и шли не прямо в руки, срочникам не полагаясь вообще. Федорину с подчиненными везло, сначала думал - назначили специально, узнав об его происхождение. В роте было всего семь дембелей, от контрактников Бог избавил, убывший в отпуск командир держал бойцов в относительной дисциплине. С его отъездом она начала падать, но вмешиваться Федорин не стал. У него вряд ли бы получилось, а под занавес уже было б смешно гнуть пальцы. Сержанты работали, чувствуя с властью ответственность, "деды" сверх должного не наглели, подпрессовывая при надобности остальных, и все шло заведенным чередом.
Офицеры тоже стягивались к кормушке, шатру поменьше рядом с тентами для солдат. Бодро здоровались:
– - Привет, Михалыч!
– - И вас туда же, товарищ майор.
– - Что носы повесили, командиры?
– - А у тебя и черешок сник, как сюда прислали.
– - Ты проверял, как сейчас помню!
– - Дак мне Людка с санчасти баяла - хрен, мол, еще пойду к нему, сосис вялый и бздит по ночам!
Дружный хохот покрывал вздох:
– - Увянешь тут...
При желании можно было не ходить в пищеблок, взять порцайку на кухне или прямо из норы заслать бойца. Но в хорошую погоду столовка превращалась в клуб, да и начальство иногда выкидывало фортели - устраивало проверку внешнего вида и присутствия, соблюдения распорядка дня или собрание прямо после завтрака. Умеренная щетина со скрипом прощалась, хотя делались попытки струнить нерях:
– - Товарищи офицеры, поступило указание - всем регулярно бриться, чтобы не выделяться на фоне солдат! Для вашей же безопасности - снайперы щелкают, как семечки.
Майор Зенкевич, тоже из училища, имевший морду нового русского и одесский говорок, реагировал не вставая:
– - Тащ полковник, посмотрите на мою харю. И ще, кто-то спутает, я умоляю вас?..
Собрание грохнуло, и нововведение не прошло. Отросшую шерсть мерзко соскребать даже в цивильных условиях, а здесь представлялось и вовсе неосуществимым - с потом и грязью никакие лосьоны не спасли бы от язв. Исполняющий же обязанности командира полка носил чин рангом ниже, но настоящий служивый "под-" должен опускать. Будучи по натуре не вредным, на мелочи он умел закрыть глаза.
С командованием в полку тоже творилось Бог знает что. Родной "папа" ушел вроде как с повышением наверх, где пока что-то исполнял, то есть официально числился на прежнем месте. Присланный на смену пенсионник явно мечтал озвездиться как дагестанский коньяк и свалить подальше, но не мог быть утвержден в должности, пока ее не освободят. Особого рвения он не являл, главным образом находясь в разъездах, наверное, по важным делам. Заправлял всем начштаба Кузьмин, сам надеявшийся получить заветный пост, но временно отстраненный "варягом". Человек он был недалекий и сам подчеркивал фельдфебельство вечным "а я вам докладываю", но что-то
Офицеров всех звеньев, кроме штабного, остро не хватало. Командированные не успевали полностью заменять треть их, находившуюся перманентно в отпусках, по идее отменявшихся в условиях войны. "Спецоперация" таковой не считалась, что влекло много кровавой дури в ходе боевых действии - наступай-отступай, дерись-мирись, воюй без ущерба для мирного населения, и всяческих несуразиц служебного толка. Места отбывших занимали кадры, отряженные из министерства, округов, училищ и других невойсковых подразделений - их отрыв мыслился наименее ущербным. На деле выходил бред: Федорин, последний раз читавший какой-то устав перед экзаменом по "военке", получил взвод, обходившийся без пастыря больше года. Не успев запомнить его состав числом, был назначен замкомроты с исполнением обязанностей полного командира, так как и тот свалил. Второй человек со звездами в роте, немолодой прапорщик Шалеев, держался чуть наособицу, называл его по имени-отчеству, хотя ранговых границ здесь не соблюдали. Прибывшего с ними подполковника Стекольникова, ставшего здесь комбатом, Федорин с училища звал Васей. Чехарда прямых солдатских начальников, призванных заставлять их работать, влекла стойкое обоюдное настроение "на хрена оно, если мне (тебе) завтра уезжать"...
После завтрака, перекурив у столовой, разошлись в подразделения. Возни хватало ежедневно - копать, таскать, строить, укреплять и, конечно же, заниматься порядком. Пару раз в лютый дождь, сжалившись, людей велели рассадить в палатках по койкам (больше негде) и вести занятия по тактической подготовке. Как это делать, Федорин не представлял, ибо забыл даже ТТХ "Калашникова". В итоге разрешил войскам подшиваться, строчить письма, кемарить, только не шумя, выставив дозорных, которые при шухере мухой неслись бы к нему. Сам отвалил в землянку и тоже приспал, был удивлен, что Баранов два часа парил своих бойцов действиями стрелкового отделения в наступлении, обороне и разведке, при проверке населенных пунктов и транспорта, приводя многочисленные примеры. Хлопцы слушали с интересом, временами галдели, имея тоже что рассказать... Совещаний вроде не предвиделось, подведомственный личный состав в большинстве убыл на сопровождение, и Федорин залез обратно в дыру, решив поваляться еще. Тяга к койке изобличала неуклонное опускание, но думать об этом было лень.
Училище внутренних войск, переименованное в юридический институт с увеличением штатов и приема, превратилось в лакомый кусок. С сокращением многих военных заведений конкурсы в МВДэшные шараги росли каждый год, увеличивая возможности сотрудников и начальства, однако Федорина взяли практически с улицы - милость неба, судьба. Вакансии по топографической части, вроде бы единственно подходившей ему, отсутствовали, но была введена должность помощника начальника редакционно-издательского отдела при ученом совете института (ПНРИО при УС, он не сразу запомнил и еще дольше не мог выговорить разом). Профессиям и навыкам служащих здесь не придавали значения, прикажем - станешь доктором наук. Отдел состоял из двух человек, шефа и заместителя, вследствие чего сама работа, естественно, ложидась на второго, благо хоть требовала из умений лишь относительной грамотности. Федорин хорошо учился в школе и новой специальностью овладел в довольно короткий срок. Главной сложностью оказалось выбивать из большезвездных мужей плоды творчества, какие-нибудь тезисы к отчетной научно-практической конференции. Побегав за ними по коридорам, отделам, кабинетам, когда припирал срок, добыв наконец вымученные странички, оставалось их в меру сил причесать и отдать компьютерной машинистке Вале. Затем тезисы шлепали на ротаторе в количестве ста экземпляров, указав в данных нужные для публикации "300", слали в нужные инстанции и раздавали довольным участникам, остаток скидывали в библиотеку. Выпускали никчемные методички, которыми заставляли пользоваться курсантов (то есть теперь слушателей), сборники статей, замначальника по научной части лелеял даже в мечтах "Вестник" или "Ученые записки", но о практическом внедрении, к счастью, речи пока не шло.
При возможности Федорина обещали перевести на более подходящее место, хотя он быстро свыкся с назначенным и все реже ощущал себя в чужом костюме среди незнакомой публики.
Процесс армейского воспитания всегда представлялся ему в виде четырехугольной тюрьмы, охватывающей голый плац, где под жгучим солнцем краснорожие унтеры гоняют до обмороков звероподобных тупых юнцов, не способных полезно служить обществу... В жизни хватало и этого, но многое удивило его. Среди курсантов и преподавателей нашлось немало умных и все понимающих людей, надевших форму в силу разных причин и подшучивавшими над уставными глупостями. Дело свое сотрудники в большинстве знали, не придавая значения маршировке на общих разводах - так, специфика ведомства. В аудиториях и классах шла действительная учеба с лекциями, семинарами, рефератами, успевающими и отстающими, освоением нового материала и закреплением пройденного. Странные штатскому уху предметы отличались не меньшей разработанностью, чем какое-нибудь ресурсоведение природных зон страны, имелась та же всеобщая философия, нынешняя информатика, заграничные языки.