Эдит Пиаф

Берто Симона

«Это невозможно было вынести, — рассказывал потом Клод. — Симона, Симона! Она талантливая, она великая, как же с ней может быть такое?!» У него на глазах были слезы.

Ночью приехала «скорая», и ее увезли. С ней едва могли справиться двое мужчин. Эдит ужасно мучилась. Снова ее заперли в клинике. Через месяц она оттуда вышла, обессиленная, но выздоровевшая.

«Момона, родная, что я вынесла — хуже быть не может! Как они надо мной издевались! Это лечение, как любовь, начало хорошее, но конец — врагу не пожелаешь.

В первый день ко мне явилась сестра, здоровенная

бабища с мощными бицепсами, там полно таких, как в полиции, и приняла у меня заказ на еду. Я, разумеется, не растерялась: для начала заказала белое вино, в течение дня — пиво, к обеду простое красное и под конец виски.

«Сестричка» четко выполнила заказ и следила за тем, чтобы я все выпивала. Ты ж понимаешь, меня не пришлось уговаривать, и к вечеру я была совсем косая: пела, хохотала, жалела только, что никого со мной не было.

Знаешь, врачи себе особенно головы не ломают. Методы здесь такие же, как при наркомании. Каждый день уменьшают дозу, но одновременно подмешивают рвотное лекарство. Поэтому, когда тебе подают бокал с вином и ты знаешь, что если выпьешь, то будет рвать, тебя уже от одного вида начинает тошнить. Подлее пытки не придумать! Я не знала, на каком я свете. Как больная собака, я выла на своей кровати: «Довольно! Довольно!» Несколько раз у меня повторялись приступы, и я видела отвратительных, скользких, волосатых сороконожек. Клянусь тебе, в это время розовые слоны не появляются! Невыносимые мучения!

В жизни не могла себе представить, что наши веселые выпивки затянут меня в эту бездну. Курс лечения от алкоголизма отвратителен до омерзения. Но, клянусь, Момона, те, у кого хватает воли пойти на это, — настоящие люди!»

У нее оставалось только десять дней, чтобы подготовить программу для Америки, но тем не менее она уехала в полной форме.

Одиннадцать месяцев — долгий срок: из Нью-Йорка в Голливуд, из Лас-Вегаса в Чикаго, из Рио в Буэнос-Айрес… Особенно, если не пить ничего, кроме молока и фруктового сока! Эдит вымоталась до предела, но вернулась счастливая.

«Ты не можешь себе представить, что это была за поездка! Длинновато, правда, но великолепно.

Во Фриско [57] меня ждал сюрприз. На рейде стоял французский военный корабль «Жанна д'Арк». Командир пригласил меня. Ты ведь знаешь, я никогда не могла моряку сказать «нет»! Я отправилась с друзьями и с американскими журналистами.

Командир прислал за мной катер, и когда мы поднялись на борт, знаешь, что я увидела? Мои любимые матросики стояли по стойке «смирно», как для встречи адмирала. Мало того, команда у трапа салютовала мне оружием — мне, Эдит Пиаф!

57

Сан-Франциско.

Видела бы ты, какие лица были у янки! Поняли, как мы умеем делать по большому счету!

Как я жалела, что тебя не было со мной! Как бы ты смеялась, что я принимаю военно-морской парад! Между нами говоря, флот у меня в долгу. В свое время скольких парней с красными помпонами мы осчастливили, а,

Момона?

Молодые ребята там придумывают такое, хоть стой, хоть падай. В день Нового года студенты Колумбийского университета уговорили меня спеть им «Аккордеониста» перед статуей Свободы. На открытом воздухе, да еще в такой мороз, я, наверно, хрипела немного, но петь для них было прекрасно. От их криков «Гип, гип, гип, урра!» «Свобода» могла пошатнуться на пьедестале.

Вполне понятно, что потом всех одолела жажда. Кажется, я произвожу на американцев такое действие. Один журналист даже писал: «Для шампанского в США Эдит Пиаф — лучше всякой рекламы. Как только она начинает петь в ночных ресторанах, у всех от волнения пересыхает в горле».

Да, вот еще что было забавное: один парижанин решил прислать мне новогоднее поздравление в большом конверте. Адреса он не знал и написал: «Эдит Пиаф. Соединенные Штаты». Уже в Париже на конверте приписали: «Парижские почтовые служащие». Можешь себе представить, сколько этому письму пришлось гоняться за мной! В каждом городе на почте что-нибудь прибавляли: «Присоединяемся», «Почтовики из Чикаго вас любят», «Лос-Анджелес не отстанет от других»… Когда я его наконец получила, на конверте не осталось ни одного свободного местечка! В конце концов почтовики, наверно, испугались, что письмо может потеряться, и доставили мне его с нарочным. Так он, вместо того чтобы постучать в дверь, просвистел «Жизнь в розовом свете». Разве не прелесть?

Подумай, целый год я не дышала воздухом парижских улиц, не видела друзей! Это же бесконечно долго! Я была в сетке гастролей, как муха в паутине. Никакой возможности вырваться. Но все прошло хорошо. Американцы хотели бы, чтобы я повторила такое турне. Они меня удивительно хорошо принимали. Я их очень люблю, но пока с ответом подожду!»

Я смотрю на Эдит, которая ходит по гостиной и осматривает все так критически, как будто в ее отсутствие могли подменить стены. Я нахожу, что она хорошо выглядит, не отечна, руки почти нормальные. Но я знаю, что теперь никогда не буду спокойна, всегда буду в страхе, что все может повториться сначала.

В гостиную вносят чемоданы, Эдит присаживается на один из них.

— Знаешь, сидеть довольно удобно. Пусть они тут так и остаются. В этом чертовом сарае всегда не хватает стульев. Кстати, я ведь теперь до полудня пью только воду, за обедом маленький бокал вина, днем только молоко (я его не очень люблю), а вечером две-три рюмки красного.

— Чувствуешь себя хорошо?

— Неплохо. Но до чего же скучна примерная жизнь! Видишь эту стопку нот на рояле? Работы навалом!

Она не глядя берет с рояля листок, читает, наигрывает и звонит по телефону Гит.

— Гит, я вернулась. Что ты делала, пока меня не было?.. Написала музыку к «Ласковой Ирме»?.. Довольна?.. Хорошо. А еще что написала для меня?.. Да? Тогда давай быстро сюда. Твое место здесь. Где ты болтаешься? Я не могу жить без тебя. До чего же мне тебя не хватало!

В течение дня эта фраза повторялась неоднократно. И каждый раз Эдит была искренна. Ей действительно не хватало всех нас.

Не успела Маргерит усесться за рояль, как Эдит протянула ей какой-то текст.

— Вот прочти. Это «Зал ожидания» Мишеля Ривгоша. У него талант лезет из ушей. Я его пригласила.