Эдуард Стрельцов: в жестоком офсайде
Шрифт:
– Стрельцов был удален с поля за проявленную грубость, выразившуюся в применении недозволенного приема (накладка). Считаю, что, несмотря на неоднократные грубые действия игроков команды минского «Спартака» по отношению к Стрельцову и Иванову, товарищ Стрельцов не должен был отвечать грубостью, зная заранее, что может быть удален с поля, и тем самым поставить коллектив в трудное положение.
– Давай, Стрелец, кайся! – донеслось из зала.
Эдик, хотя и нервничал, но сумел выдать проговоренное загодя покаяние:
– Товарищи! Я прошу простить меня, что поступил неправильно. Я очень
Застенчивый шутник из зала громким шепотом предложил:
– Кровью.
– Не надо устраивать комедию! – хлопнул ладонью по столу Водягин. – Тут не до шуточек. Спорткомитет требует от нас принципиальной оценки проступка Стрельцова. Давайте предложения, товарищи…
После паузы кто-то из футболистов поднял руку:
– Есть предложение… Осудить неспортивное поведение товарища Стрельцова в данной игре и просить Комитет по футболу дисквалифицировать на одну игру условно…
Водягин посмотрел на игроков команды и понял: требовать от них ужесточения наказания просто смешно. Да и у него самого кошки на душе скребли.
– Хорошо. Кто за данное предложение, прошу голосовать. Единогласно. Я сегодня же доведу до сведения Комитета наше решение.
Но 23 апреля «Советский спорт» торжествующе оповестил своих читателей:
«Э. Стрельцов дисквалифицирован на три игры.
Неспортивное поведение игрока московского «Торпедо» Э. Стрельцова вызвало единодушное осуждение любителей футбола и спортивной общественности. Редакция «Советского спорта» получила много писем читателей, обвиняющих Стрельцова в зазнайстве и высокомерии. Члены Всесоюзной секции футбола также осудили неспортивный поступок футболиста. Сам Стрельцов признал несовместимость его поступка с высоким званием советского спортсмена.
Всесоюзная секция футбола решила объявить Стрельцову строгий выговор и дисквалифицировать его на три игры».
Много-много лет спустя Валентин Иванов вспоминал эту глупейшую историю:
«Был там один защитник… который так меня допекал с первых же минут, что, как говорится, хоть стой, хоть падай – бил по ногам без всякого зазрения совести. Боролись за верховой мяч, и он буквально нокаутировал меня, ударив локтем в солнечное сплетение. Подходит Эдик, а я не то что привстать – воздуха глотнуть не могу. Он посмотрел на меня и отошел. А через минуту-другую Эдика судья удалил с поля. Стрельцов, который никогда не грубил на поле, по-своему расплатился с хулиганом его же способом. Геройство? Нет, конечно… Он вступился за товарища, не за себя. Стрельцов, когда ему втыкали, как у нас говорят, по обеим, не отвечал. А тут – за товарища… Закон дружбы был для него свят…»
Ну а Екатерину Алексеевну Фурцеву Эдик обманывать не собирался. После помолвки в доме у друга, вратаря Алика Денисенко, молодые впервые остались ночью наедине. Правда, уже вскоре после кремлевского приема Эдик надолго исчез, укатив на какие-то очередные сборы на юг.
Но 21 мая свадьба-таки состоялась. Он женился на Алле, которой клятвенно обещал:
Можно себе представить, каково было услышать такое ничем особо не примечательной перовской чертежнице: «Вернусь из Мельбурна – и…». Ведь Алла еще с первого дня знакомства решила, что она этому «высокому, белокурому, голубоглазому такому скандинаву» явно не пара. Слишком уж он был хорош для нее. Алла взахлеб расхваливала нового знакомого своим близким подругам: «Эдик всегда очень красиво одет, и голос такой приятный, завораживающий… В общем, девки, я влюбилась сразу намертво, – признавалась она. – Хотя вовсе не рассчитывала, что займу особое место среди его мимолетных увлечений. До чего же был неловок, когда выходил на веранду-танцплощадку! Помню, как осторожно мы танцевали. У него был удивительно красивый рот – мягкий, пухлый.
Когда мы начали встречаться, Эдик просто задарил меня. Привозил сумочки, блузки, духи и кучу разной помады, хотя терпеть не мог, когда я красилась… А однажды подарил перчатки. Роскошные кожаные красные перчатки. Они были до того хороши, что я даже спросила: «А разве их можно носить?»
На произошедшие изменения в семейном статусе Стрельцова высокое футбольное начальство отреагировало весьма своеобразно. Разбирая на совещании рядовой товарищеский матч сборной с Румынией, начальник управления Антипенок со скрытой угрозой заявил:
– Мы узнаем о том, что перед этой ответственной игрой Стрельцов женился. Это говорит о слабой воспитательной работе в команде «Торпедо»!
– Так на результат-то женитьба вроде не повлияла, Валентин Панфилович, – робко возразил чей-то голос.
– А могла бы и повлиять! – отрезал Антипенок.
– И гол Стрельцов забил. А какую голевую передачу отдал!
– Вопрос не в этом. Почему ни мы, ни клубное руководство ничего не знали?
– А что, обязаны были знать?
– Да! Вы, каждый из вас, сегодня не принадлежите только самому себе. Вы защищаете честь нашей Родины!
– И что теперь, Стрельцову разводиться?
Вопрос повис в воздухе…
Эдик отмалчивался и даже самому себе не позволял глубоко копаться в своих душевных порывах, заставивших его решиться на столь ответственный, в общем-то, шаг – женитьбу. Зыбкая юношеская влюбленность? Конечно, не без этого. Но еще какая-то неясная зависть, которая то и дело возникала, когда он поглядывал на своих уже остепенившихся товарищей. Ему тоже хотелось поскорее стать взрослее.
Иногда, оставшись наедине с самим собой, он ясно видел как бы живые картинки, словно в кино.
Вот он, усталый после игры или тренировки, чуть-чуть под хмельком, возвращается домой. И на пороге его встречает не мать, а жена. Ну, пусть Алла. Помогает раздеться, провожает в ванную, потом зовет на кухню.
– Так, и что у нас сегодня на ужин? Макароны? Могла бы хоть картошечки поджарить, что ли… А, по-флотски? Тогда другое дело. Давай…
Или вот. После первомайской демонстрации звонят соседи Ивановы:
– Ну что? Вы к нам? Или мы к вам?..
И семейная пара Стрельцовых не спеша спускается на второй этаж. В руках у Эдика цветы. Дверь у соседей нараспашку. Дом полон гостей, стол уже накрыт. Ох, эти Ивановы, хитрецы!..