Ее любили все

Вербинина Валерия

– А могла убить девицу, между прочим, – подал голос Дмитрий. – Мотив налицо: деньги.

– Как вы можете так думать! – набросилась на него Илона Альбертовна.

– Запросто, – отозвался Каверин. – Только, если девица была наследницей, и ее ухлопали… Не уверен, но, мне кажется, после нее должна наследовать мать.

– Про мать ничего в завещании свекра не сказано, – вмешался Филипп.

– Ага! – насмешливо протянул Лев. – Стало быть, дочку домработницы все-таки ухлопали вы! Или для верности вы еще и домработницу приплюсуете?

– И вообще, что тут гадать, – подала

голос Ира, хлопая ресницами. – Она говорит, будто ушла, муж явился на совещание последним… конечно, это они убили! Кроме них, никто просто не мог этого сделать!

– Милочка, – надменно объявила Илона Альбертовна, – увольте нас от своих великих теорий, пожалуйста!

– А что я? – обиженно сказала Ира. – Что я-то? Это же элементарно!

– Олег Петрович! – Старушка, как всегда в критических случаях, вспомнила о представителе власти. – Вы же не думаете, что мы могли…

– Такие, как вы, могут что угодно, – сказала Надя тихо, но, однако же, вполне отчетливо.

– А может, это вы всех убили, а? – накинулся на нее Филипп. – На пару с вашим муженьком! С виду такие примерные, положительные… а в детективных романах как раз такие всегда и убивают, да!

– Мы не в детективном романе, между прочим! – возмутилась Надя. – У меня что, был повод убить Евгению? Или, может, я сидела рядом с вашим тестем и могла подбросить ему таблетку в вино? Нет! Рядом с ним сидели ваша теща и ваша жена! А профессор что, стал бы меня покрывать, если бы я убила Евгению? Смешно! О шофере Максима Петровича вообще говорить нечего, я раньше его даже не видела! А дочка домработницы не мне перешла дорогу, и не я должна была наследовать то, что получила она! И я не понимаю, да, не понимаю, почему присутствующий здесь капитан закрывает глаза на абсолютно очевидные факты. Все эти преступления были выгодны только очень узкому кругу людей! Очень узкому кругу! – повторила она, и ее лицо пылало.

Хлопнула дверь, и в комнату стремительными шагами вошла Наталья Алексеевна, за которой едва поспевал Кирилл.

– Олег Петрович! – отчаянно закричала она. – Мне надо вам кое-что сказать! Вот этот – он запер меня, да, запер! Я уж думала, они пойдут вас убивать!

– Очень хорошо, что вы здесь, – серьезно сказал Кошкин. – Мне надо с вами поговорить. Что же касается всех остальных, то, – он повернулся к критику, – поручаю их вам.

– В смысле? – нахмурился Лев.

– В смысле, что пора обедать. Да, и огромная просьба: никуда не расходиться и надолго не отлучаться.

– Я не буду ничего есть! – тотчас же объявила Илона Альбертовна. – Еще не хватало, чтобы меня отравили, как моего покойного мужа.

– Очень хорошо, значит, мне достанется больше, – проворчал Кирилл.

– Вы не станете меня задерживать? – несмело спросила Лиза у капитана.

– А толку? Мы все тут задержанные, – усмехнулся тот.

Ворча, гости вышли из комнаты, и вскоре в ней остались только капитан и Наталья Алексеевна.

– Послушайте, – начала домработница, с надеждой глядя на него, – я тут подумала… Если Маша… если она… Я ведь ее мать, значит, наследница первой очереди? Получается, все теперь будет мое?

– Я не в курсе юридических тонкостей, –

уклонился от прямого ответа Олег, – но возможно.

Наталья Алексеевна хлюпнула носом. Судя по всему, в мозгу ее зрела неотвязная, упорная мысль.

– Сколько вы возьмете за то, чтобы меня охранять? – внезапно спросила она.

– В смысле?

– В смысле, – Наталья Алексеевна оглянулась, – я жить хочу, чтобы попользоваться денежками. Только и всего. А раз уж они дочку мою, то… Значит, следующей я буду. Так сколько вы возьмете?

– Обещаю, что буду приглядывать за вами, – сказал Кошкин после паузы. – Но сначала у меня один вопрос. Вы помните бюст, который стоял на полке в библиотеке? Небольшой, но довольно тяжелый. Сувенир из Греции. Александр Македонский.

Машинально он отметил, что у его собеседницы сразу же сделался виноватый вид.

– Ой, и вы о том же…

– Что значит – и я?

– Валентин Степанович тоже насчет него спрашивал, – понизив голос, проговорила домработница.

– Перед смертью, что ли?

– Да нет, давно уже… Он сразу заметил, что бюста на месте нет.

– И что же вы ответили?

– Да разбила я его, – с досадой ответила Наталья Алексеевна. – Пыль вытирала, то да се… А он упал. И в куски.

– Когда это было? – мрачно спросил капитан.

– А это что, важно? – удивилась домработница. – Да давно уже. С год назад, наверное. У Валентина Степановича, если помните, был инфаркт, он поправлялся, решил побыть на свежем воздухе… И меня послали навести в доме порядок. Ну, я наводила, и того… хлопнула. Да он недорогой был, Валентин Степанович тогда и не заметил. Я книжки переставила маленько, и другие сувениры тоже… – зачем-то стала оправдываться она.

Кошкин потер лоб.

– В день, когда погибла Евгения, вы или Валентин Степанович были в каравелле? – резко спросил он.

– Нет, – удивленно ответила Наталья Алексеевна. – Он был в Москве, собирался сюда подъехать как-нибудь, но ему еще нехорошо было, он поездку все откладывал. А я была в квартире на Тверской.

Ну да, стала бы Евгения ехать в каравеллу, если бы знала, что там муж или домработница. Логично. Вполне логично.

Только почему у него ощущение человека, только что пережившего крушение всех своих надежд? Словно они разбились вместе с тем самым бюстом Александра Македонского.

Ведь так хорошо все складывалось: Виктория нашла след, стоит отдать ей должное. И орудие убийства исчезло так вовремя. Но в любом случае Евгения была убита не в библиотеке, Кошкин был совершенно в этом убежден. А теперь получается, что и с орудием убийства они ошиблись.

Это, конечно, если домработница не лжет. Но она боится за свою жизнь, какой смысл ей врать сейчас?

– Вы, главное, не уходите далеко, – буркнул Кошкин. – Держитесь ко мне поближе, ясно? Это в ваших же интересах.

Наталья Алексеевна вытерла слезы и кивнула.

– Больше вы ничего не хотите мне сказать? – на всякий случай спросил он.

И она замешкалась. На долю секунды, но тем не менее Кошкин сразу же насторожился.

Однако она ответила, глядя ему в лицо:

– Нет, Олег Петрович. Ничего.