Её победа
Шрифт:
Губы Кристин дрогнули в улыбке.
— Не спишь? — шепотом спросил Тим, убирая руку.
Кристин, не открывая глаз и не переставая улыбаться, покачала головой.
— Заинтересовался моими боевыми отметками? — спросила она.
— Да, — ответил Тим чуть громче. — Я давно заметил его у тебя, и все ломаю голову, откуда он.
Кристин открыла глаза и скорчила забавную рожицу.
— Я заработала его в настоящей схватке с врагом… с сыном соседей. Мне было тогда одиннадцать лет.
— Он что, пырнул тебя ножом? — с
— Нет, что ты. — Кристин рассмеялась. — Мы дрались с ним у нас во дворе. Он толкнул меня, и я, падая, наткнулась на торчавший из доски гвоздь. — Она приподнялась, опираясь локтем на подушку. Ее лицо приняло знакомое бунтарское выражение, которое помимо своей воли Тим успел всей душой полюбить. — Сначала боли я вообще не почувствовала, поэтому, несмотря на хлынувшую из раны кровь, вскочила и ударила кулаком этого болвана прямо между глаз, представляешь? Он взвыл, схватился за физиономию обеими руками… И в этот момент из дома выбежала моя мама…
Тим смотрел на нее настороженно.
— Во дворе твоих родителей всегда разбросаны доски с гвоздями?
Кристин расширила глаза, как будто в первое мгновение не поняла вопроса, потом опять заулыбалась и помотала головой.
— Нет конечно. Просто мы с Ником, так звали этого мальчишку, залезли в ту часть двора, где папа изредка столярничал. Она огорожена заборчиком и закрыта на замок. Так вот, нам с Ником захотелось взглянуть на инструменты, мы перемахнули через ограду, и тут из-за чего-то повздорили…
Тим слушал ее со странным чувством. К его разгорающимся восторгу и интересу примешивались недоумение и протест. Он вспоминал свое детство, соседских девочек, с которыми тоже иногда ссорился и даже дрался, но не мог припомнить ни одной столь ожесточенной схватки.
Кристин доверчиво лежала перед ним полностью обнаженная, и, любуясь ею, он представлял ее одиннадцатилетней сорвиголовой с окровавленной рукой, заезжающей промеж глаз мальчишке ровеснику.
Не то чтобы Тим испытывал неприятные чувства именно от этого. Нет, его внутренний протест был вызван другим. Осознанием того факта, что слабая женщина, еще век назад лишенная каких-либо прав, с удовольствием занимается теперь мужскими делами — в любом возрасте и, самое ужасное, вполне успешно.
— Нас обоих отвезли в тот день в больницу, — продолжала меж тем рассказывать Кристин. — Мне на рану наложили шов, Нику чем-то намазали опухшую переносицу и появившиеся под глазами фонари. А вечером с нами серьезно беседовали родители.
Еще бы, подумал Тим, я бы такую доченьку… И растерялся, не зная, как бы поступил на месте отца такой оторвы.
— Как сейчас помню выражение лица моего папочки, — говорила Кристин. — Я смотрела тогда на его насупленные брови, и мне казалось, они уже больше никогда не расправятся.
Тим почувствовал, что в нем неумолимо усиливается желание вновь сказать ей какую-нибудь колкость. Несколько минут
Она-то и одержала победу.
— Представляю себе чувства твоего отца, — хмыкнул он.
Кристин слегка наклонила голову набок и приподняла бровь, безмолвно спрашивая: какие такие чувства?
— Он мужчина и, естественно, надеялся, что из его дочери получится настоящая женщина, а не Брюс Ли и не Джо Киттинджер, — ответил Тим, с прищуром глядя ей в глаза.
8
У Кристин возникло ощущение, будто она только что поведала самую сокровенную из своих тайн, а ее тут же подняли на смех.
Стараясь в первые — самые тяжелые — мгновения не зацикливаться на мысли, что мужчина, подаривший ей столько счастья, вновь оскорбил ее, она принялась напряженно вспоминать, кто такой Джо Киттинджер.
А, это же тот парень, который в начале шестидесятых прыгнул с парашютом с высоты в почти тридцать два километра, всплыло в ее памяти. Умник начитан, ничего не скажешь…
Медленно, старательно подавляя в себе кипучую ярость, она села и надела платье. Лежать перед Тимом голой и чувствовать себя при этом глупой и беззащитной у нее не было ни малейшего желания.
Она уловила боковым зрением, как на его лице отразилось смятение, но, даже не взглянув на него, быстро поднялась, вернула подушку на кресло, включила свет — все восемь лампочек в люстре с абажурами из матового стекла, подошла к столику и задула свечи.
— Кристи, — пробормотал Тим полным раскаяния голосом, — я обидел тебя… Черт его знает, что на меня опять нашло… Просто, понимаешь…
Кристин повернулась и посмотрела на него. Он, все еще раздетый, сидел на полу и выглядел несчастным, уязвимым даже. Она не хотела его больше знать, мечтала поскорее вычеркнуть из своей памяти, тем не менее не смогла не отметить, что его фигура смотрится потрясающе.
А мне-то что? — сердясь на свою слабость, подумала Кристин. Пусть катится со своей фигурой и со своими насмешками на все четыре стороны!
— Должна признаться, что по достоинству оценила твои познания в области истории освоения воздушного пространства, — сказала она как можно невозмутимее. — На имена кинозвезд и парашютистов-рекордсменов, а в особенности тех, кто прыгает или собирается прыгнуть почти из космоса, у тебя отличная память.
— Кристи… — снова умоляюще начал Тим, поднимаясь с пола.
Она вытянула вперед руку, прося не перебивать ее.
— Надеюсь, и из тебя получится парашютист, хотя бы средненький, если сравнивать с Фурнье или Киттинджером. — Кристин посмотрела на часы. — Ого! Уже половина третьего! Тим, не обижайся, но тебе пора. Завтра у меня напряженный день.
Тим принялся нехотя натягивать джинсы.
— Напряженный день? — спросил он. — Это в субботу-то?