Ее тысяча лиц
Шрифт:
– Я не понимаю.
– Вы были не с серийной убийцей, – прямо заявила Баррон. – И сейчас сознанием владеет личность, которую я называю «Энн». Эдола умерла. Она повесилась и ушла из контура. Может, распалась, может, слилась с основной личностью, может, затаилась. Но ее нет. Поверьте, я выманивала как могла. Даже подходящего ребенка приводила. Она не реагирует.
– Играет.
– Не думаю. Я хочу, чтобы она посмотрела на вас. Мне важно понять, что она чувствует к вам на самом деле. И как отреагирует, увидев, что вы… изменились. Она все время говорит о вас, спрашивает, где вы и что с вами. Почему не приходите и почему не заберете ее домой.
Аксель уронил голову на руки.
– Это невыносимо.
Он почти не удивился, когда теплая ладонь доктора коснулась его плеча и легонько
Детектив поднял голову и посмотрел доктору в глаза.
– Что от меня требуется?
– Просто зайдите к ней. Сядьте напротив. И дальше делайте и говорите то, что посчитаете нужным. Но без резких движений, пожалуйста. В случае с такими пациентами никогда не знаешь, что вылезет.
Просто зайти и встретиться с ней лицом к лицу. Какие мелочи.
16 мая 1987 года, суббота
В каждом из нас живет множество сущностей – субличностей. На работе мы в одной маске, дома в другой, среди друзей примеряем третью, а перед любимым человеком тщательно выстраиваем четвертую, до безумия боясь того, что он заглянет за края и увидит истинное лицо. То, которое мы сами видеть боимся, потому что посмотреть в глаза своим демонам сможет не каждый – и почти никто не способен на это без терапии.
Всю сознательную жизнь я занималась психологией. Я в терапии с тринадцати лет. Продумала каждый шаг карьеры, отчаянно стремясь туда, где сейчас находилась. Лучшая на курсе, лучшая на работе, публикации в крупнейших французских и международных изданиях. Даже влюбляясь, я оставалась в состоянии повышенной готовности.
Но не сейчас.
Сейчас я с ужасом и болью видела в себе другую женщину, другие проявления, другую Анну. Ту, которой я становилась, стоило Акселю переступить границу базы. Эта Анна легкая. Ей плевать на условности. Ей пока хватало осторожности и чувства собственного достоинства, чтобы не показывать всю палитру бушующего в груди урагана, но, кажется, долго это не продлится. Эта Анна может часами сидеть на злополучной лавочке с книгой в руках в надежде, что он снова встанет напротив, коснется спиной стены и закурит, теребя сигарету пальцами. Эта Анна просыпается, стоит мне выйти за пределы кабинета. Она безраздельно владеет моим личным временем и тратит энергию на ерунду. Она следит за тем, чтобы безупречно выглядеть. А это непросто, особенно когда на улице жара под пятьдесят или налетает песчаная буря.
Эта Анна совершенно не думает о том, что ей двадцать девять, а ему девятнадцать. Она вообще не чувствует разницы в возрасте. Она думает о том, что он красив, умен и сдержан. И эта сдержанность, некоторая холодность, с которой он держится со всеми, включая ее, покоряет. Эта Анна не думает о последствиях.
Иначе как объяснить то, что произошло сегодня?
Он вернулся из командировки неделю назад. Пару дней провел на обследовании в госпитале, потом присоединился к тренировкам, но на терапию к моей коллеге не ходил: видимо, то дело, в которое он был сейчас вовлечен,
Мы встретились, когда я шла из психологического центра в сторону дома после тяжелого рабочего дня, а он сидел у больничного корпуса и курил, смотря в стремительно темнеющее небо.
Мне стоило пройти мимо. Но вместо этого я остановилась. Прямо напротив него, точно зная, что он заметил. Удержалась от победоносной улыбки, когда он опустил руку с сигаретой, выдохнул дым и замер. Мне – или той новой Анне, о которой я ничего не знала, – до безумия хотелось сесть рядом и почувствовать его запах. Понять, как реагирует мое тело, а не только фантазия. И я беспечно сделала шаг к нему. А потом еще один.
– Прохлаждаетесь, офицер?
– Вы пришли спасти несчастного пленника из лап врачей, доктор Перо? – с неподражаемой улыбкой, от которой у меня волосы встали дыбом, спросил Аксель.
– Вы не выглядите несчастным пленником.
– Здесь учат прятать свои эмоции.
– И вы, конечно же, лучший ученик?
Он слегка наклонил голову, как будто так мог лучше меня рассмотреть. А потом просто протянул руку. Просто. Протянул чертову руку.
Надо было рассмеяться или сделать вид, что я не заметила. Но вместо этого я, замирая от восторга, вложила пальцы в его ладонь и позволила ему усадить меня рядом с собой – в непозволительной в любой другой ситуации близости. Я старалась сохранять спокойствие, но, кажется, забыла, как дышать. Парень продолжал расслабленно сидеть на чертовой скамейке. Сигарету он потушил и оставил в пепельнице, а сам откинулся на спинку и снова посмотрел в небо. Почти стемнело, но я видела его профиль. Четкий, будто прорезанный во тьме скальпелем. На лице легкая щетина, которая ему несказанно шла. Губы расслаблены, но на них долго смотреть я не смогла.
Я сидела рядом с ним и боролась сама с собой, пытаясь объяснить себе, что наша разница в возрасте – это серьезно, что он совсем юн. Но мерзкий голосок внутри все время напоминал, что здесь мужчина становится мужчиной в десятки раз быстрее и на самом деле он взрослее большинства из тех, с кем я встречалась на гражданке. Ощущался он точно взрослее. Спокойнее. Как будто на него можно положиться.
– Скрывать чувства меня научила не армия, – неожиданно заговорил Аксель.
Я сейчас описываю это и не понимаю, как подобрать слова, как сохранить это на бумаге. Важнее, наверное, то, что это останется в моей памяти, как бы дальше ни развивались события. В тот момент, когда мы сидели на скамейке, а я вдыхала терпкий аромат его волос, я чувствовала себя абсолютно и глупо счастливой. А сейчас мне хочется плакать. Хорошо, что завтра у меня нет пациентов. Можно будет собраться с силами, чтобы вернуться в жизнь и в саму себя.
Но там, на скамейке, мне открылось что-то новое. В нас обоих. Мы просидели рядом до ночи, наплевав на режим. Говорили ни о чем. Ни одного лишнего вопроса, ни одного нырка в прошлое, никаких намеков. Мы просто сидели рядом. Он не делал попыток меня обнять, а я не пыталась пододвинуться ближе. Как будто мы оба обозначили то идеальное расстояние между ними, которое нужно именно сейчас. Я растворялась в происходящем. А потом он проводил меня до дома. И вернулся в больницу, сообщив, что завтра получит свободу и обязательно меня найдет.
Мне хочется смеяться и плакать. Я себя не узнаю. Только сердце стучит так громко. Наверное, мне снова будут сниться его синие глаза.
Глава четвертая
Доктор Марк Элиран Карлин почти не удивился, не обнаружив Грина в кабинете. Он вернулся после осмотра места преступления и долгого разговора со стажеркой Адой Розенберг, перспективной молодой женщиной, которая прошла огонь, воду и медные трубы, чтобы получить официальный статус ученицы именитого профайлера. В голове привычно строились гипотезы, Карлин размышлял о преступлении, заинтригованный. Он работал со смертью чуть ли не со школьной скамьи, но далеко не всегда та оказывалась столь интересной. Удалили лицо. Ну надо же.