Её я
Шрифт:
– А я их добыл, господин казий! Добыл основания – одно старое и одно новое!
И он, выскочив из кабинета, тут же втащил в него двух женщин. Одна из них была старенькая и согбенная, в грязной цветастой чадре, вторая – молодая, с лицом, полностью покрытым белилами и румянами. Карим в диком возбуждении подскочил к старушке и, нагнувшись так, чтобы лицо его было вровень с ее лицом, указал на казия:
– Скажи господину! Скажи господину, кто ты такая!
Старая женщина, как видно, отрепетировавшая эту сцену, надтреснутым голосом произнесла:
– Я старое основание и готова дать показания.
Затем Карим обратился к молодой:
– И ты, красотка,
Молодая женщина встряхнула головой, поправляя прическу, и кокетливо заявила:
– Я новое основание и готова дать… ну, показания… За мной дело не станет!
Глаза казия вылезли из орбит. Но Карим еще только входил в раж представление лишь началось.
– Вот, господин казий, основания для иска, которые вы требовали, как старое, так и новое. Вы потребовали – мы предоставили. Мы законопослушные люди. Мы слуги ваши верные! Да ладно основания, мы готовы доводы предоставить, если потребуется… Одного для закона мало – у нас другое есть… Только, пожалуйста, без задержки верните нам грузовики, чтобы мы, славя вашу милость, продолжили путь в Германию… Вот этот господин! Господин Али Фаттах – он является представителем чистой арийской расы… Не смотрите, что он такой скромный с виду. Рассердится, на девятнадцати языках выскажет всю правду-матку по поводу человеческих свойств и качеств… Я отнюдь не шучу, господин казий: действительно, сам фюрер вызвал его в Германию, на всем нашем пути деревенские люди за наш автомобиль хватались как за талисман! Предъяви, Али, господину казию письмо старосты! Это ведь тоже документ… И вот было решено по дороге, что мы должны грузовики также присоединить… К фюреру ведь с пустыми руками не явишься, господин казий! Фюрер говорит: «Эти наши арийские родственники испытывают нужду…» Сахар вам оставляем… Да подсластится жизнь ваша!
Карим вертелся по кабинету как юла и говорил не умолкая. Меня такой смех разбирал, что я корчился, хватаясь за живот, то же самое и казий. Он уже позабыл свою ученость:
– Хватит, наконец, юноша! Уймись! Я уже не могу больше… Да остановит Бог твой язык… Довольно… Достаточно…
Казий держался за живот, который трясся от смеха так, как вибрирует капот над работающим двигателем грузовика «Джеймс»… А женщины-основания – старая и молодая – смотрели и слушали в полном изумлении!
Вот так – на таких основаниях – все дело и решилось! И я был просто счастлив оттого, что Карим оказался столь малоопытен в юридических делах, иначе он непременно к своим доводам присоединил бы мензурку, а то и основательный сосуд, которым зачерпнул бы из реки Карим (смотри главу «3. Она») и принес бы это господину казию…
Казий к нам такой дружбой воспылал, что пригласил нас и едва ли не силой привел в свой дом. На ужин – молодой барашек, множество шампуров с нежнейшим шашлыком. Сон на лебяжьих перинах, а утром свежее местное молочко и лучший цветочный мед – чтобы животик Карима от переедания не заболел. Прямо утром казий вынес и судебное постановление и вернул нам два грузовика «Джеймс», которые все еще находились в Казвине. Как говорил Дарьяни, не «бир», так «уч» – он цифры порой любил произносить по-азербайджански (смотри главу «4. Она»). Казий перед нами к тому же сильно извинялся, ведь от тринадцати других грузовиков не осталось и следа.
– Конечно, это моя ответственность, и последствия могут быть, но это уже не важно… За все пятьдесят лет моей профессиональной жизни я так не смеялся…
Резюмирую.
8. Я
В это самое время в доме Фаттахов стала появляться одна из польских дам. Она приезжала по вечерам и давала Марьям уроки французского. Занимались они в главной зале, у окна, выходившего во двор. Марьям тоже не оставалась в долгу и иногда делала для своей польской учительницы рисунки для вышивок – терпеливо переводила узоры на бумагу. Помимо той платы, что дед положил учительнице, и кроме того, что каждый день ее доставляли в экипаже, Марьям еще и душевно привязалась к полячке и с удовольствием выполняла все ее задания. И учительница хвалила Марьям за сообразительность и так говорила матушке:
– Одна моя подруга дает уроки дочерям господина Таги, вторая – дочери господина Фахр аль-Таджара. Но они пока на начальном этапе… А вот Марьям – моя Мари… – Польская дама притрагивалась к своим светлым волосам, указывая на голову. – Здесь много… Очень много – весьма умна…
Она была права: Марьям занималась с большим старанием и успехами. Может быть, потому, что, кроме французского, других дел у нее не было.
Случилось в доме и еще кое-какое происшествие. Дети ведь выросли, особенно Карим! Однажды учительница-полька отвела матушку в сторону и попросила ее, чтобы впредь уроки проводились в боковой комнате, а не возле окна главной залы.
– Как бы мне сказать… Я не хотела говорить Марьям… Вы иранцы, и у вас отношение особое… Ваш сын еще маленький, но вот высокий парень – он меня просто поедает глазами… Приходит и специально садится возле бассейна…
Матушка рассмеялась, и место занятий перенесли. В боковой комнате не было окна во двор, и Карим теперь напрасно торчал возле бассейна. Матушка знала причину, но поговорила с Каримом мягко, по-матерински, а вот Али она отвела в сторону, и с ним состоялся другой разговор.
– Я тебе сто раз говорила: с задорожными не дружи. Я имею в виду Карима. Отныне я тебе запрещаю проводить с ним время! Он уже вырос, а ты еще маленький… Есть вещи, которые тебе еще непонятны…
Али действительно еще жил в мире детства. Кое-какие вещи он понимал по-своему, лишь позже узнавая, в чем было дело (смотри главу «2. Она»). Но в этом разговоре с матушкой он сразу не сдался. Подняв свои сросшиеся брови, рассмеялся:
– Почему это я не понимаю? Понимаю… Очень даже хорошо понимаю – Карим мне и сам говорил…
– Что он говорил?
– Вчера мы шли из школы, я нес портфель Махтаб, и вот…
– Ты нес портфель дочери Нани?! Здравствуйте, пожалуйста! Да ведь ты всех этим опозорил!
– А что здесь плохого? У Махтаб руки были заняты… Она ела хлеб с мясом, потому и не могла нести портфель…
– Час от часу не легче! Она ела тот завтрак, который я тебе дала в школу?
Али тяжело вздохнул:
– Матушка! Ты ведь мне не даешь ничего сказать.
Мать тоже вздохнула:
– Пожалуйста! Прошу вас, произносите вашу речь!
– Вот я и говорю, что Карим мне заявил: «Али! Я знаю, зачем ты несешь портфель Махтаб, зачем ты ей даешь бутерброды, покупаешь ей лимонад…»