Её зовут Молли
Шрифт:
ПРОЛОГ
Полуостров Дингл, Графство Кэрри, Ирландия
Он уже почти потерял единственную женщину, которую любил.
Охваченный горем, он стоял на вершине иззубренных скал, нависших над пенной полосой прибоя. Ночь наступила быстро, и темнота, подобно рукам нетерпеливого любовника, обняла эту бедную землю страстным, жарким объятием. Волны, увенчанные белыми барашками пены, медленно накатывались
Она никогда не будет принадлежать ему.
Он покачал головой, не в силах поверить в это. Но так было: сегодня на ярмарке Эльфов клан обещал ее другому.
Он видел собственными глазами, как сваха вложила ее руку в руку этого другого, скрепляя их судьбы и обрекая его на отчаяние.
Его сердце было разбито.
С детства они знали, что суждены друг другу. Она была его второй половиной, его душой.
Он понял это, как только увидел ее. Огненно-рыжие волосы, смеющиеся зеленые глаза и губы, которые могли заставить ангелов петь… Он отдал ей сердце с первого взгляда и навсегда.
Он знал, что никогда не полюбит — не сможет полюбить — никого другого.
Сколько планов они строили в ночной тишине, сидя здесь, на иззубренных ветром скалах, крепко прижавшись друг к другу, шепотом говорили о своей любви, о будущем, о детях.
Он подумал о колыбели, которую с таким тщанием смастерил. Красивая, с затейливой резьбой, она должна была стать его свадебным подарком той, которую он любил, и предназначалась для сыновей, которых она ему родит и которые будут носить его имя. Потом у них появятся свои сыновья, которые в назначенный судьбой час тоже встретят свою единственную любовь. И у них родятся свои сыновья.
Колыбель должна была стать связующей нитью, протянутой от одного поколения к другому; напоминанием о тех, кто жил раньше, об их огромной любви, о памяти и традициях, носителем которых из века в век был клан Салливанов.
Теперь он знал, что все было напрасно.
Бессильно сжал кулаки. Сейчас ему хотелось швырнуть эту колыбель в кипящее море и смотреть, как крошечная деревянная скорлупка разобьется о скалы, как разбилось его сердце.
Она никогда не будет принадлежать ему.
Никогда! Он потряс головой. Думать об этом было невыносимо.
Холодный, мелкий дождь скрыл слезы у него на щеках.
Сердце терзала боль — другой любви у него не будет.
Только Молли.
Он взглянул на волны и вскинул голову; гордость и гнев поднимались в нем.
Он был Салливан, один из шести братьев — клан гордый и сильный, никто из них не мирился с поражением. Их учили бороться за то, что по праву принадлежало им. Отступить — значило покрыть позором их имя и их клан. А такого ни один Салливан никогда не допустит.
Он не будет сидеть сложа руки и смотреть, как у него отбирают его единственную любовь. Молли принадлежит ему, и он не даст ей выйти замуж за другого, чего
Решение принято, и он повернулся к морю, подставив лицо клочьям тумана и прохладному ветру.
Надо все обдумать, составить план. От этого зависело его, их будущее, да и будущее всего клана Салливанов.
Он снова подумал о колыбели, и эта мысль укрепила его решимость, заставила сжать кулаки.
Свадьба Молли назначена на завтра — у него еще есть в запасе несколько часов и, может быть… может быть…
Улыбаясь, он отвернулся от пенящихся волн. Теперь он знал, что делать.
От этого зависела его жизнь, их жизнь и судьба всего клана.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ничто не могло испугать детектива Дэнни Салливана из отдела по борьбе с бандитизмом Чикагского полицейского управления.
О нем говорили, что у него стальные нервы, и ему действительно еще не приходилось оказываться в ситуации, которая нарушила бы его внутренний покой.
Перспектива остаться без назначенного свидания в пятницу вечером, возможно, обеспокоила бы его.
Если бы он разбил свой «мустанг» 67-го года, это, вероятно, раздосадовало бы его.
Шестифутовая красавица-блондинка могла бы заинтриговать его.
Но ничто в этом мире не могло бы его испугать.
И вдруг этот небольшой шевелящийся сверток, оставленный кем-то на переднем сиденье его машины…
В сумерках теплого вечера пятницы Дэнни стоял перед дверцей «мустанга» и хмурился, не веря своим глазам. Он моргнул в надежде, что зрение прояснится.
Кто-то подкинул ему в машину ребенка.
Нашарив ключи, Дэнни быстро отпер дверцу, сел на водительское место и опустил до отказа стекло. В машине было слишком душно.
Сидя в корзинке для переноски младенцев, лицом к заднему сиденью ребенок гукал, сучил ножками, сосал мягкое пластмассовое кольцо и был, казалось, чем-то ужасно доволен.
Тут сработал инстинкт полицейского, и Дэнни осторожно осмотрел корзинку, чтобы выяснить, нет ли записки, метки или вообще какой-нибудь зацепки, любого намека на то, чей это ребенок и, что еще важнее, почему эту кроху оставили в его машине.
Внутри корзинки было постелено и подоткнуто со всех сторон желтое с белым детское одеяльце. Стараясь не испугать ребенка, он внимательно оглядел уголки в поисках каких-либо ярлыков или меток.
Ничего.
На малыше был матерчатый подгузник, безупречно чистый и, к счастью, сухой, но явно не новый. Выцветшая желтая рубашечка тоже была совершенно чистая и тоже не новая. Ни на подгузнике, ни на рубашке не было никаких меток.
Один крохотный белый носочек соскочил и лежал теперь на подголовнике переднего сиденья, другой пока оставался на месте. Ни на том, ни на другом меток не было.
К прядке рыжеватых волос, кустиком росших на темечке младенца, был аккуратно привязан розовый бантик.