Ее звали Слава
Шрифт:
– Как же нам посту-упить Женя.?
– А о чем идет речь?
– Речь здесь идет только о тебе и твоем тала-анте…
– Вы считаете, что я талантлив?
– Мы ничего не счита-аем, мы наверняка знаем это-о…
– Мне нравятся ваши слова.
– А вот это?
На голову ему Слава аккуратно примерила венок из пахучих лавровых листьев, и он пришелся ему как раз пору.
–
– Это еще что, ты потом можешь почувствовать вкус Сла-авы.
– Вкус славы…. Это выражение тоже мне знакомо,…но понаслышке…вы такие добрые и чудесные и мне все нравится….
– Но тебе может не совсем понравиться, что мы скажем в дальне-ейшем …
– Да говорите, раз уж пришли не томите…
– Не то-оропись… всему свое время…. А лу-учше послушай нас… Разве ты ничего не знаешь о том, что в мире существуют законы-ы, которые даже нам посланницам Бога невозможно нарушить.?
– Ну… … наверно, что-то такое есть…я об этом не задумывался никогда..
– Е-есть! Конечно есть… есть не сомневайся… Разве ты не ви-идел как горит костер. Один тлеет часами коптит и толку от него ни на грош… а другой пылает жа-арко весело радуя всех вокруг.
– Приходилось наблюдать.
– А ты видел как горит огонь в кузнице-е…когда раздуваются мехи и гонят воздух к очагу… хотя какие теперь кузницы… Вот ра-аньше помнишь Слава мы приходили к тому кудрявому черноволосому, который уж больно-о тебе понравился.
– Помню, как не помнить, у него еще надолго запутался мой венок в волосах, и мы никак не могли его освободить.
– А в ито-оге?
– В результате он оказался самым знаменитым.
– Не рассчитала-а ты тогда…
– Что делать… бывает и с нами такое…
– А того-о его ровесника которого потом послали на Кавказ.
– И того помню и тех двоих которые умерли в двадцатых строго Александра и Сережу милого деревенского мальчика с доброй улыбкой.
– Вы про Блока и Есенина говорите?
– Спросил Женя.
– Про-о них.
– Я был на Родине у Есенина в рязанской области.
– А мы-ы знаем…и про село Константиново, и что ты долго бродил там по березовым околкам, думал, что же в них особенного и как же они могли ро-одить такие слова поэта.
– Было. Правда.
– Знаем и про то да-аже, на каком ты номере трамвая ехал на Ваганьковское кладбище к Володе Высоцкому.
– Я уже не помню номер, а вы помните?
– И как ты хотел взять фотографию Володи с могилы, а мы тебе сказали этого не делать.
– Д-да, теперь я вам окончательно поверил….Вот вы сейчас говорите и я вспоминаю. Вы знаете даже больше чем я сам. А что вы, правда, встречались и были у Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина и даже Высоцкого
–
– Ну-ну интересно, а что было дальше?
– А дальше у них был выбор согласиться с нами и сгореть - год за пять… год за десять… или жить как жили-и, мирно и споко-ойно.
– Их выбор мне ясен,- сказал Женя и загрустил.
– Теперь выбор пал на тебя-я… ты готов умереть молодым, ты готов вспыхнуть ярко и сильно-о, затмить всех и вся-я…
– Вы решение ждете сейчас или мне можно подумать?
– Мы можем подождать,… но не долго-о… день…сутки тебя устроит…
– А как было с ними?
Муза и Слава тихонько рассмеялись.
– Все по ра-азному… больше всех сопротивлялся этот последний парень из московских подворотен с грубым голосом, нам пришлось ходить к нему целую неделю-ю.
– Но он все таки сдался?
– Он умер моло-одым,…как и все…
– Это было недавно, я помню этот день, была жара.
– Жара? При чем здесь жара?....Он больше всех цеплялся за жизнь, спорил с самим Богом! Он не ставил его ни во что,…один раз он выбрался даже оттуда, откуда обычно не возвраща-аются.
– И это я знаю.
– Да! Он очень хотел жи-ить, …но он знал, сколько ему отмеряно-о.
– Это печально…
– Печально-о. Каждому Слава примеряла венок славы... и забирала душу-у…
– И зачем ей душа?
– Ей душа не нужна, душа поэта нужна людям, чтобы зажечь искры в людях, надо так сильно гореть самому-у…. ты один, а зажигаешь сотни-и…тысячи-и сердец. Твоим теплом будут греться так много, что они в итоге погасят, остудят твое сердце раньше, чем ты этого хотел. Все будут жалеть, что ты рано уше-ел, и будут в горести стоять у твоего остывшего очага, но искры твои в их сердцах уже никто не силах будет погасить. Они будут жить и в них сами-их, и в их детях, и внуках, и еще много поколений вслед за ними будут ощущать это тепло-о.
– Я понимаю…
– Будем проща-аться, когда нам прилететь…?
– Если я открою форточку, значит, я жду вас,… ну если открою…
– Ты откроешь, мы знаем…
– Я еще ничего не решил.
Наконец, слегка, пару раз скрипнула старая рама, и комната опустела. Женя очень медленно зашел в GoogIe, нашел портреты всех поэтов и расположил их в один ряд в маленьких окошках. Подумал, сдвинул их немножко в сторону и открыл еще одно пустое окошко. Он уж собрался поставить туда свой портрет, но в последнюю секунду передумал и в нем появился только огромный согнутый в три погибели вопросительный знак. Он смотрел заворожено в это холодное окно, на этот вопросительный знак. И не знал да и не мог знать, что усталость наконец возьмет свое и он скоро уснет тут же на полу, мертвецким сном. А в комнате будет прохладно и свежо, так как о форточке он даже и не подумал.