Эффект домино. Падение
Шрифт:
— Если честно, я тоже против того, чтобы она у тебя работала.
— Да и я не особо рад, — соглашаюсь безучастным тоном. — Хотя… Знаешь, лучше наоборот сказать. Думаю, когда Мэд узнает, что у меня теперь прислуга-мексиканка, он даже станет ко мне захаживать и мы с ним, наконец, поладим, — подмигиваю я Ханне.
Она тут же начинает мечтательно улыбаться, потому что в глубине души наверняка знает, что с её братом-говнюком мы не станем друзьями никогда. Он категорически против наших отношений, и я — их вечный предмет спора. Но, к моему счастью, я знаю, на чьей стороне перевес несмотря
Через минуту улыбка на лице Ханны предсказуемо затухает:
— Ну уж нет, Брайан. Ты прав. Мэда всегда тянуло на экзотику. А если учесть его маниакальное желание во всём утирать тебе нос, то он точно заявится на виллу. Вот только не для того, чтобы поболтать по душам, а поставить на четвереньки эту грязную потаскушку. Ещё не хватало, чтобы он об неё марался.
Не вижу лица Ханны, потому что упёрся взглядом в асфальтовое полотно, прогоняя от себя навязчивый рой мыслей, именуемых в народе совестью. В её тоне сквозит такая неприязнь к Кассандре, что мне становится противно от самого себя. Мои манипуляции начинают приобретать грязный оттенок.
— И, вообще, не много ли чести этой Марии, чтобы её обсуждать? — продолжает Робертс.
Рассеянно пожимаю плечами, будто мне и впрямь наплевать. Но даже если бы Ханна и оповестила всех о Кассандре, не страшно. Просто создало бы дополнительные проблемы, а мне сейчас совсем не хочется загружать ими свою дурную голову.
Вилла Робертсов, замаячившая вдалеке, даже приносит облегчение, потому что сейчас я буду снова собранным, сдержанным и хладнокровным Хоуком, которому ни в коем случае нельзя расслабляться, чтобы отыграть свою роль как следует.
«Папа» даже дочь не встречает, хотя не видел её несколько дней. Как обычно, я прохожу досмотр. Смешно. Можно подумать, в тысяча первый раз я вдруг решу обмотаться взрывчаткой. Ларри Робертс уже сидит во главе стола, накрытого на четыре персоны, и ест. Мы с Ханной здороваемся с ним, на что он лишь молча кивает и приглашает к столу, махнув вилкой в сторону наших мест. По нему сложно понять, в каком он настроении из-за почти отсутствующей мимики, но я всегда морально готов к любому повороту событий. Меня так учили, я так привык.
Прислуга подносит нам горячий бифштекс с овощами, и я с воодушевлением накидываюсь на свою порцию, потому что за последние несколько часов не ел ничего, кроме поганого кофе и помады с губ Ханны. О таком «душевном» семейном обеде я и не мечтал. Какое счастье — вот так просто помолчать и посидеть в тишине, нарушаемой только скрежетом ножа и вилки по тарелке.
— А вот и я! — Мэддок, улыбка которого при виде меня превращается в кривой оскал, заявляется в столовой.
Только ему позволено говорить, когда Папа молчит. Любимчик и, как это часто бывает, избалованный поганец, которому всё сходит с рук, что бы он не натворил. Есть лишь одна его слабость, которую Дон ему не прощает: наркотики.
Младший отпрыск Робертса плюхается на свой стул полубоком и закидывает свои ноги в кожаных туфлях прямо на обеденный стол. Пусть он сидит напротив и в метре от меня, но аппетит
— Почему все такие кислые? — Мэддок продолжает свой монолог, хотя прекрасно знает, что ответить ему мы не можем.
Он насмешливо скалится, всматриваясь почему-то именно в меня.
Что ты там пытаешься найти, придурок? Твоей совести у меня точно нет.
— А ты, я смотрю, в приподнятом настроении? — продолжая жевать, интересуется его отец. — В морг съездил?
Вот тут я слегка напрягаюсь. Несмотря на то, что я лично подменил все результаты, нет гарантии, что какой-нибудь умник не додумается провести повторное исследование под дулом пистолета. Как же Кассандра усложнила мою жизнь!
— Обижаешь, пап! — отвечает Мэд, закидывая в рот оливку, как дрессированный тюлень, поймавший рыбу. Выпендрёжник. — Лично проверил все заключения судмедэкспертов. Это она.
Дон довольно хмыкает, вытирая рот салфеткой, а я стараюсь не выдыхать так явно.
— Кто умер? — Ханна не к месту хихикает, даже не зная, о ком речь.
Хотя почему я удивляюсь? Она такая же бездушная, как и остальные члены её семьи. Как, в прочем, и я. Чужая смерть меня заботит примерно так же, как опытного мясника. Самую страшную потерю я уже однажды пережил. Хуже уже ничего быть не может.
Поэтому Ханну я не осуждаю. Иметь душу — значит тащить на себе непомерный груз из переживаний за других людей. Я научился переключать в себе внутренний тумблер, отвечающий за тёплые чувства. Режим «ВКЛЮЧЕНО» активируется исключительно в присутствии членов моей семьи. Будучи на задании, я просто делаю своё дело, вот и всё. И к Кассандре это изречение должно относиться в том числе, поэтому, не дождавшись ответа от остальных присутствующих мужчин, произношу чёрствым тоном:
— Незначительная помеха.
— Кстати, насчёт помехи. Агилар вроде бы притих. Неужели наша ответка сработала? — с неуместным весельем спрашивает Мэддок, приступивший к своему бифштексу, так и не сменив позу.
— Время покажет. Но, думаю, намёк он понял, даже если ему плевать на своё отродье, — сухо отвечает Дон.
— Я проследил, чтобы он получил результаты экспертизы. И фотки приложил, чтобы уж наверняка сомнений не осталось.
Моё актёрское я рукоплещет высшей степени пофигизма, написанного на моём лице.
— А что насчёт её матери? — вклиниваюсь я ради поддержания такого душещипательного разговора.
— Купер беседовал с врачом. — Дон промакивает свой рот салфеткой. — Ей осталось жить от силы месяц. Пусть помучается чуток, я не жадный, — злорадствует, гадко ухмыляясь.
В столовой повисает тишина, нарушаемая только тиканьем антикварных настенных часов. Перечить Папе не осмеливается даже кровожадный Мэддок.
— Я завтра улетаю в Майами, — продолжает Робертс, которому молоденькая служанка в пахабной униформе как раз поднесла воду, чтобы он запил свой традиционный «десерт»: лекарство от простатита.