Эффект «домино»
Шрифт:
— Спасибо, нормально. Вот ведь какая болезнь — не лечится до конца никакими лекарствами. Сон только и спасает. Порция инсулина — и проваливаешься в яму без сновидений. Полная изоляция от реальности. После курса лечения вроде бы кажется: все, стал здоровым человеком. А через некоторое время понимаешь, что обманулся. Я вот думаю: окружающая действительность провоцирует обострение болезни. Кругом одни стрессы, нервы, обиды. Вот если в тихую деревеньку уехать и там жить, может, все и прошло бы. Или я ошибаюсь?
Вопрос
— Пожалуй, вы правы, — подыграл я. — В нашем ведомстве ребята на что уж с крепкими нервами, и то срываются. А нынешняя действительность, согласен, удручает.
Я покосился в сторону собеседника, как бы желая убедиться, готов ли он к моим нелегким вопросам. На его лице не заметил первоначальной смущенности и потому бросил пробный камешек:
— Вы, видимо, теряетесь в догадках: для каких целей потребовались уголовному розыску?
— Вас наверняка интересует убийство, которое я взял на себя, убийство знакомого моей двоюродной сестры, — не задумываясь, ответил Колмыков.
На душе стало поспокойнее: с памятью собеседника вроде все в порядке, и я удовлетворенно хмыкнул.
— Простите, вы хорошо помните все предшествующее вашему признанию? Что вас побудило сделать такое признание?
Ответ был коротким и несколько обескураживающим:
— Болезнь.
— И только это? — разочарованно произнес я.
— Да. Хотя… — он осекся. — В моей памяти есть просто провалы.
— Давайте спокойно, все по порядку вспомним. Я буду задавать вопросы, а вы по возможности отвечать, — предложил я.
— Хорошо, — покорно согласился он.
Мы дошли до забора и повернули назад.
— Итак, — приступил я, — вы хорошо знали всех знакомых вашей сестры, я имею в виду мужчин?
— Откуда? Нет. Я и сестру-то видел очень редко, по телефону больше разговаривали.
— Давайте возьмем конкретно того мужчину, вину за убийство которого вы взяли на себя. Вы видели его со своей сестрой? — проявлял я настойчивость в своем стремлении к истине.
На лице Колмыкова растерянность. Он даже съежился. На губах появилась и тотчас исчезла заискивающая улыбка.
— Не знаю… Возможно… Я не запомнил черт лица.
Моя рука скользнула в нагрудный карман рубашки и извлекла оттуда фотографию Макарова. Я передал ее своему собеседнику со словами:
— Всмотритесь, пожалуйста. Может быть, вы видели его где-то со своей сестрой.
Колмыков, разглядывая фотографию, то отдалял ее, то приближал к глазам, то рассматривал, склонив голову набок.
— Да-да, кажется, я его видел, — закивал он. — Кажется…
Я не торопил.
— Да-да, припоминаю, — он вновь отдалил от себя фотографию. — Я пришел к сестре занять денег на лекарство, а он был у нее.
— Она вас знакомила?
— Ну да. Я не предупреждал о своем приходе. Объявился неожиданно. Она была вынуждена
Колмыков говорил неторопливо, но с явным волнением в голосе. Однако все он излагал вполне складно, без затруднений.
— Не вспомните, как он представился?
— Он… Он назвал только имя… Леша, — произнес Колмыков не совсем уверенно, но затем уже твердо добавил: — Да-да, Леша. У него это имя еще было выколото на руке.
Последняя подробность, преподнесенная им, соответствовала действительности. Теперь, когда многое было выяснено (и основное: его память функционировала на должном уровне), настал черед и самого главного вопроса.
— А теперь скажите: почему вы решили, что именно человек по имени Леша причастен к убийству вашей сестры?
Наши шаги неспешны. Мы прошли пару десятков метров, прежде чем он виновато произнес:
— Не знаю.
— Давайте опять будем вспоминать все по порядку, — предложил я.
Он согласно кивнул.
— Смерть сестры застала вас в состоянии обострения болезни?
— Да. Я уже плохо спал, появились неприятные ощущения во всем теле, слабость.
— Вы присутствовали на похоронах сестры?
— Да. Ее смерть усугубила мое состояние. Стало тоскливо до невозможности. Я чувствовал себя виноватым в ее гибели.
— Скажите, Леша был на похоронах?
Он в задумчивости. Понимаю, как нелегко отделить ему в пораженной болезнью памяти действительно происшедшее с ним от бредового.
— Не заметил, — признался он со вздохом сожаления. — Все лица были одинаково унылы и серы.
— Но что-то вас заставило сделать вывод о причастности Леши к убийству вашей сестры? — потихоньку наседал я, опасаясь, что хрупкая психика идущего рядом человека может дать сбой.
— Не помню, — покачал он головой.
— Может быть, вам кто-то внушил, что именно Леша — убийца вашей сестры? — подкинул я предположение.
— Внушил? — он опустил голову, прикусил нижнюю губу, сильно наморщил лоб. — Внушил! — проговорил он вдруг приподнятым голосом. — Да-да, внушил. Я вспомнил. Ко мне подходил человек на центральном рынке.
— Когда это произошло? — я имел неосторожность прервать его воспоминания своим вопросом.
Он явно сбился с мысли и виновато пожал плечами.
— После похорон сестры? — пришлось задать наводящий вопрос.
— Конечно, — его кивок был более чем утвердительным.
— Итак, к вам подошел человек.
— Да, такой высокий мужчина. Он сказал… — лицо Колмыкова сморщилось, словно потерявшее влагу яблоко, было похоже, что он вот-вот расплачется. — Он сказал, что хорошо знал мою сестру и у него есть ко мне разговор, — припомнив такую подробность, Колмыков раскрепощенно вздохнул, лицо разгладилось.