Эффект матрёшки
Шрифт:
Канал, случайно привлекший ее внимание, обещал избавить от головной боли симметричным прикладыванием к вискам мобильных телефонов в режиме «вибрация». Инновационным народным рецептом делилась потомственная знахарка из деревни Пеньки, поведавшая, что тот достался ей от дедушки-пасечника, и она лишь приспособила его к новым реалиям. «Ну не прикладывать же, в самом деле, к голове ульи», – поддержала смекалистую ведунью Артемида. Она как-то сразу доверилась потомственной заклинательнице мобильных телефонов, твердо решив купить хотя бы один. А пока по совету следующего целителя, выключила телевизор, прикрыла глаза
Натан Смирнов. Операции с недвижимостью. Телефон–мейл.
«Что ж, двинем недвижимость, пока она еще имеет приличный фасад!» – щелкнув коготком по фамилии, промурлыкала Артемида, набралась храбрости и позвонила.
После недолгих гудков на другом конце провода бесцеремонным басом ей заявили: «Ляг у телефона!»
– Зачем? – искренне удивилась Артемида, поглядывая в глянцевую карточку – не напутала ли.
– Вам, девушка, кого?
– Мне Натана.
– Смирнов слушает.
– Это Ада. Из театра. Помните?
– Адочка! – обрадовались в трубке.
– А мне тут уже лечь предложили, – хихикнула она кокетливо.
– Так он всем предлагает! Это у них наследственное. Сколько раз ему говорил: именем представляйся! – развеселился в ответ риэлтор Смирнов.
– А как его зовут? – зачем-то поинтересовалась Артемида.
– Ах, Адочка, если я скажу, как его зовут, то с вами точно случится обморок и вы прямо таки и «лягите» у телефона! – каким-то дребезжащим смехом отреагировал на ее вопрос веселый риэлтор. – Так что? Встречаться будем?
Ада согласилась.
Мужчина женщине нужен не столько для секса, сколько для флирта, чтобы ощущать себя полноценной женщиной и не важно, двадцать тебе или шестьдесят. «Мужчина домашний» тире «муж», как музейный экспонат, изученный хранителем, интересен разве, что случайному посетителю. И только у него он может вызвать восторг. Да, он бесценен и уникален, как все сотворенное с душой, но пыль привычки, копившаяся годами, скрыла его сияние от близких глаз, и нет времени, а может желания смахнуть ее и приглядеться. Чужой мужчина – тайна! Что там – блеск или мутная вода? Любовь в сорок, в пятьдесят, страшно подумать – в шестьдесят! И если не хотим стареть, мы обречены исполнять ремейки на вечную тему.
Ада безобразно опаздывала. Оставалось каких-то двадцать минут до назначенного времени, а она еще неглиже.
«Что бы надеть… вдруг придется раздеваться», – соображала Артемида, выкидывая из шкафа навьюченные нарядами вешалки. Она никак не могла определить, что ей сегодня к лицу.
Аристократическую бледность спальни «а-ля людовик надцатый» оживляла куча набросанных на кровать разноцветных тряпок, благоухавшая, словно жасминовый куст. Ада вертелась перед зеркалом, прикладывая к груди то блузку, то платье, морщилась, откидывала в сторону очередной наряд и шла к шкафу за следующим. Нога ее попала в бретельку бюстгальтера, но, не замечая, Артемида таскала его за собой по всей комнате, пока не споткнулась. «Спокойно! Не суетись! Главное реши чего ты хочешь от встречи, и соответственно выбирай
Десять минут ожидания для мужчины ценящего свое время слишком большая плата, и не известно окупятся ли они упоительными секундами.
Черные жемчужины ее глаз смотрели вызывающе. Оставляя вмятины на разомлевшем асфальте, самка человека приближалась к жертве на лаковых гвоздях туфель. Высоченные каблуки поднимали ее над плывущей толпой, придавая уверенности. Где-то там далеко внизу остался народец, снующий по делу и без.
«Среди миров в мерцании светил. Одной звезды я повторяю имя…» – картинно, продекламировал Натан, припадая к ручке «хищной звезды», протянутой ему для рукопожатия.
«Кобель, – подумала Артемида, – но симпатичный…»
Они сели в машину.
Уж так повелось на Руси, что женщину, перед тем как «хотеть» принято кормить. Без разницы понедельник это или суббота, – женщины предпочитают ресторан, мужчины же больше склонны к интимно-домашним праздникам при свечах и с борщом. Ада была женщиной вполне необычной. Двадцать лет супружества с одним половым партнёром, культивирующим в ней комплекс неполноценности, сделали её верной женой. И вот, наконец-то, ей выпал шанс узнать действительно ли она так безобразна…
– Куда двинемся, – закуривая, спросил Натан.
– Может к тебе, – слету предложила Ада. От нетерпения и страха она гнала волну за двоих.
«Ты» из уст едва знакомой дамы звучало для него, как «да». Натан удивился, но явно обрадовался такому повороту, завел мотор и, лихо закрутив руль, развернулся с визгом. Минут через пять они припарковались в переулке возле особняка затянутого по фасаду зеленой сеткой, сквозь которую проглядывала классическая строгость и аристократическая сдержанность позапрошлого века, допускавшая чугунный ажур лишь в кованых консолях, удерживающих массивный козырек над дверью когда-то парадного подъезда.
Ада выпорхнула из машины. Отвлеченный звонком Натан, остался. Дожидаясь его, она неторопливо прошлась вдоль дома до следующего, сиамским близнецом прилипшего к тому, что рядился в маскировочную сеть.
Весь переулок состоял из низеньких в два-четыре этажа старинных особнячков, совершенно загаженных, облупленных и униженных вселенским хамом вроде того, что прогуливался сейчас по переулку со своими меньшими братьями без совка и пакета. Завяленных собачьих «лепех» и «колбасок» на пути ей попалось немало, а под арку, перекрытую кружевной решеткой, она и вовсе зря заглянула. Смрадный дух от переполненных отходами баков погнал ее прочь, не дав насладиться изяществом ковки.
Артемида с прискорбием заметила, что исторический центр – место совершенно неприспособленное не только для выгула собак, но и для проживания хозяев. С виду вроде благополучно оштукатурено, но стоит сделать лишь несколько шагов от нарядной улицы и через прямую кишку подворотни, забитую холмами отбросов, ты неминуемо попадешь в каменное брюхо двора, с торчащим чахлым аппендиксом ствола посередке. Может береза, а может тополь, изъеденный всеми древесными хворями. Здесь застывшая в оконном проеме старуха, целый день глядит из-за тусклого стекла в щербатую стену напротив, терпеливо ожидая смерти. Но вместо неё приходит почтальон, вручает пенсию. А значит нужно жить.