Эффект преломления
Шрифт:
Священник попытался встать, но руки солдат давили на его плечи. Тогда он поднял голову и прямо взглянул в глаза командира:
— Я служу лишь Господу. Даже турецкие безбожники не трогают ни храмы, ни их служителей. [8]
— Так это потому, что нет их вере никакого ущерба от таких, как ты! — расхохотался Ференц. — Нет в твоем храме Бога, и ты не святой отец! Предатель ты!
— Не суди, и судим не будешь, сын мой…
Граф склонился над священником, хлопнул его
8
Во время турецкой экспансии захватчики не пытались насаждать в Венгрии мусульманство либо как-то еще прививать свою культуру. Турки ограничивались использованием венгерских территорий в качестве колоний.
— Ты еще молод. И руки у тебя сильные. Почему не бил турок?
Священник молчал. Ференц брезгливо поморщился:
— Отрубить ему голову.
Завыли женщины, закричали дети.
Удар сабли — обезглавленное тело служителя свалилось в пыль. Вслед за тем казнили раненых турок — посадили на кол посреди селения.
— Привести мужчин, — приказал граф.
Всего, от мальчиков двенадцати лет до стариков, набралось человек тридцать. Ференц обошел дрожащую толпу, остановился напротив мужчины лет сорока, бросил отрывисто:
— Почему вас так мало? Остальные где?
— На войне, — хмуро ответил тот.
— На войне? — издевательски переспросил граф. — Только вот за кого воюют? Не за турок ли?
— Пощадите! — К Ференцу подбежала немолодая женщина, рухнула в ноги. — Пощадите Петра! Больной он, падучая у него. Не может воевать…
— Твоя? — Граф кивнул на несчастную.
Мужчина угрюмо кивнул.
— Старовата, не пойдет. Дочки есть?
Петр молчал.
— Не скажешь? Не надо. Сами выйдут. — Надашди занес саблю над головой женщины.
Из толпы, едва держась на ногах от ужаса, вышла молодая девушка. Ни слова не говоря, встала перед графом.
— Хороша. Для моих гайдуков. Берите, ребята.
Хохочущие солдаты схватили подарок. В клочья порвали одежду, повалили на землю. Мать рванулась спасти, заслонить — ее небрежно отшвырнули, рубанули саблей по шее. Захлебываясь кровью, она поползла защитить дочь. Не доползла — рухнула в агонии. Из-под тела ее расплывалась большая лужа, подобралась к косам распятой на земле девушки, окрасила их красным.
Петр бросился на графа с кулаками, с ненавистью выкрикнул:
— Будь ты проклят! За что? Мы же не враги, мы тоже венгры!
— Венгры? — захохотал граф. — Пять лет туркам служили — и венгры? Нет, венгры бы сражались!
По его приказу солдаты согнали всех мужчин в один дом и заперли. Потом началось самое главное развлечение.
Долго раздавались над деревней крики женщин и детей. Земля стала скользкой от пролитой крови.
— Под турками были, теперь под моими ребятами побудьте, — смеялся Ференц. — А мужики ваши, трусы, пускай смотрят.
На рассвете
Когда стихли вопли, а воздух наполнился жирным, с запахом паленого мяса дымом, в селение влетел вестовой.
— Письмо для господина Надашди.
Ференц вскрыл конверт окровавленными руками, прочел, стиснул зубы. От веселья не осталось и следа. Черные глаза заблестели, по щеке скатилась слеза.
Он вышел, не оглядываясь. Приказал подать коня. Душа рыдала от боли. От тоски по той, которая дала жизнь, вырастила, любила беззаветно и ушла, не попрощавшись. От любви и благодарности к той, что всегда ждала с войны и сейчас сидела подле тела его матери.
— Матушка… Эржебета…
Кончилась потеха. Черному бею пора отправляться домой.
ГЛАВА 5
Владивосток, май 2012 года
Я обалдело смотрел на отца Константина, пытаясь осознать сказанное. Это ж надо было так ошибиться… Священник с невозмутимым лицом попивал капучино, ожидая, когда ко мне вернется дар речи.
Он вернулся, и минуты две я хрипло говорил, щедро пересыпая монолог матом, пока отец Константин не заметил:
— Завязывай сквернословить, чадо. Грех ведь…
— А упырей в городе оставлять — не грех? Или подождем, пока они еще человек десять сожрут?!
— Вот чтобы не сожрали, тебе, чадо, и поручается расследование, — парировал батюшка. — И поторопись, пока еще кто-нибудь не погиб.
Отличный ход. Снять ответственность с Церкви и возложить ее на единственного чистильщика. Я стиснул кулаки, успокоился и сказал:
— Чтобы больше не было убийств, надо уничтожить клан киан-ши. Полностью.
— Будь реалистом, чадо, не пори хрень, — кротко возразил отец Константин. — Ты как это себе представляешь? Монахи и лица священного сана, вооруженные серебряными стилетами и святой водой — ведомые тобой, конечно, — врываются в китайские рестораны и рынки, мочат упырей на глазах у изумленной публики? Так, что ли? А ментам… полиции что скажем? Простите, у нас тут небольшой холивар?
— Зачем? Можно как-то осторожнее…
— Да? А киан-ши, думаешь, тоже будут осторожность соблюдать? И никого из мирного населения не зацепят? Ты представляешь себе, сколько упырей вообще во Владике?
— По моей статистике, штук двести. При условии хорошей подготовки, и если дадите мне людей…
— Думать забудь. Да у них нелегалов раз в десять больше твоей статистики. Это ж китайцы, они как тараканы! Один закрепился — через год всю семью притащит! Даром что упыри… В общем, — отец Константин решительно хлопнул ладонью по столу, — у Церкви пока нет таких сил, чтобы с ними справиться. Мы не готовы, пойми.
— По вашей же логике, через пару лет они так расплодятся, что станут непобедимыми.