Эффи Брист

Фонтане Теодор

Эффи не проронила ни слова, и это в конце концов начало действовать на майора угнетающе.

– Вы молчите, сударыня.

– Да.

– Могу я спросить почему? Дал ли я повод для этого? Или вы находите, что это не по-рыцарски, – немного почесать язык по поводу отсутствующего друга? С этим я должен согласиться без всяких возражений. Но несмотря на все, не поступайте со мной несправедливо. Наш разговор мы продолжим в его присутствии, и я повторю ему каждое из только что сказанных слов.

– Верю.

И Эффи, нарушив молчание, рассказала обо всем, что пережила в своем доме, а также то, как странно реагировал на это Инштеттен.

– Он не сказал ни да, ни нет, и я не поняла ничего.

– Значит, он остался таким же, каким был, – рассмеялся Крампас. – Да, таким

он был, когда мы с ним находились на постое в Лионкуре и Бове [59] . Он жил там в старинном епископском дворце. Кстати, может, вам это интересно, некогда именно епископ Бове, по имени Кошон (Свинья (франц.)) – удачное совпадение, – приговорил Орлеанскую деву к сожжению. Так вот, в то время не проходило ни дня, ни ночи, чтобы Инштеттену не представилось чего-нибудь невероятного. Правда, лишь наполовину невероятного. Возможно, что вовсе ничего не было. Он и сейчас, как я вижу, продолжает действовать по этому принципу.

note 59

Лионкур и Бове - французские города; речь идет о франко-прусской войне.

– Хорошо, хорошо. А теперь – серьезный вопрос, Крампас, на который я хочу получить серьезный ответ: как вы объясняете себе все это?

– Я, сударыня...

– Не уклоняйтесь, майор. Все это очень важно для меня. Он – ваш друг, я – тоже. Я хочу знать, в чем причина. Что он имеет в виду?

– Ах, сударыня, читать в сердцах может только бог, а не майор окружного воинского управления. Мне ли решать такие психологические загадки? Я человек простой.

– Крампас, не говорите глупости. Я слишком молода хорошо разбираться в людях. Но, для того чтобы поверить, будто вы человек простой, мне нужно превратиться в девочку-конфирмантку или даже в младенца. Вы далеко не просты, как раз наоборот, вы опасны...

– Это самое лестное, что может услышать мужчина добрых сорока лет с указанием на визитной карточке – «в отставке». Итак, что имеет в виду Инштеттен?

Эффи кивнула.

– Так вот, если говорить прямо... Человек, подобный ландрату Инштеттену, кто со дня на день может возглавить департамент министерства или нечто в этом роде (поверьте мне, он далеко пойдет), человек, подобный барону Инштеттену, не может жить в обыкновенном доме, в такой халупе, простите меня, сударыня, какую, в сущности, представляет собой жилище ландрата. Тогда он находит выход из положения. Дом с привидениями никак не является чем-то обыкновенным... Это первое.

– Первое? Боже мой, у вас есть что-нибудь еще? – Да.

– Ну! Я вас слушаю. Только пусть хорошее.

– В этом я не совсем уверен. Предмет щекотлив, почти смел для того, чтобы затрагивать его при вас, сударыня.

– Вы только разжигаете мое любопытство.

– Хорошо же. Кроме жгучего желания любой ценой, даже с привлечением привидений, сделать себе карьеру, у Инштеттена есть другая страсть: всегда воспитывать людей. Он прирожденный педагог и годился бы в Шнепфенталь [60] или Бунцлау [61] , в общество Базедов [62] и Песталоцци [63] (разве что он более религиозен, чем они).

note 60

Шнепфенталь - учебно-воспитательное заведение, созданное известным немецким педагогом X. Г. Зальцманом (1747 - 1811).

note 61

Бунцлау - учебное заведение, созданное религиозной общиной гернгутеров.

note 62

Базедов И. Б. (1723 - 1790) -

известный немецкий педагог.

note 63

Песталоцци И. Г. (1746 - 1827) - крупнейший швейцарский педагог.

– Так он хочет воспитывать и меня? Воспитывать с помощью привидений?

– Воспитывать, может быть, не совсем то слово... Но все же воспитывать, и окольным путем.

– Я вас не понимаю.

– Молодая женщина есть молодая женщина, и ланд-рат есть ландрат. Он часто разъезжает по округу, оставляя дом без присмотра, и всякое привидение подобно херувиму с мечом...

– Ах, мы уже выехали из лесу, – сказала Эффи. – Вон мельница Утпателя. Нам осталось проехать только мимо кладбища.

Скоро ложбина между кладбищем и огражденным участком осталась позади, и Эффи бросила взгляд на камень и сосну, где был похоронен китаец.

Глава семнадцатая

Пробило два, когда они вернулись с прогулки. Крампас простился и поскакал домой – он снимал квартиру в городе у Рыночной площади. А Эффи переоделась и решила прилечь отдохнуть. Но уснуть ей не удалось: расстроенные нервы оказались сильнее усталости. Она готова была примириться с тем, что Инштеттен завел себе привидение, она знала – его дом должен отличаться от других, обыкновенных домов, он любит подчеркивать разницу между собой и другими. Но использовать привидение в воспитательных целях – это дурно, это почти оскорбительно. Хорошо, пусть будет так, «средство воспитания», это еще полбеды. Но ведь было заметно, что Крампас имел в виду что-то другое, что-то большее – сознательное запугивание, так сказать, привидение по расчету. А это уже бессердечно, это граничит с жестокостью. У нее вспыхнули щеки, маленькая рука сжалась в кулак. Эффи даже стала раздумывать над планами мести, как вдруг рассмеялась: «Какая я глупая, просто ребенок! Ну кто мне поручится, что Крампас прав! Потому он и занятен, что у него злой язык, но положиться на него абсолютно нельзя. Хвастунишка! Инштеттену он и в подметки не годится».

В это время к дому подъехал Инштеттен; он вернулся сегодня раньше обычного. Эффи вскочила и выбежала ему навстречу в прихожую. Она была с ним нежна, словно старалась что-то загладить. Но забыть до конца, о чем рассказывал Крампас, она не могла. Слушая Инштеттена с видимым интересом, оставаясь с ним нежной, Эффи про себя все время твердила: «Значит, привидение по расчету, привидение, чтобы держать тебя в руках».

Под конец она все же забыла об этом и слушала мужа без предубеждения, искренне.

Ноябрь между тем незаметно подошел к середине. Норд-вест, порой обращавшийся в шторм, бушевал в течение полутора суток и с таким упорством осаждал мол, что запертая Кессина хлынула через дамбу и затопила близлежащие улицы. Набушевавшись, непогода наконец улеглась, и снова наступили погожие осенние дни.

– Кто знает, надолго ли, – сказала Эффи Крампасу, и они договорились на следующий день еще раз отправиться на прогулку верхами. К ним пожелал присоединиться Инштеттен: завтра у него будет свободное время. Решили доехать, как обычно, до мола, там на берегу сойти с лошадей, побродить немного по берегу, а завтракать отправиться в дюны: они их укроют от ветра.

В назначенный час Крампас подъехал к дому советника. Крузе уже держал под уздцы лошадь своей госпожи. Эффи же, быстро взобравшись на седло, стала извиняться за Инштеттена, – он не поедет, ему неожиданно помешали дела. Ночью в Моргенице снова вспыхнул пожар, третий по счету за три последних недели. Подозревают поджог. Инштеттену пришлось поехать туда, к величайшему его огорчению. Он так радовался прогулке, очевидно, последней в этом сезоне.

Крампас выразил свое сожаление, то ли потому, чтобы сказать что-нибудь, то ли искренне. И хоть в любовных делах он не останавливался ни перед чем, он был недурным товарищем. Правда, и там и здесь чувства его были поверхностны. Он мог, например, помочь другу и через пять минут обмануть его, эти черты прекрасно уживались с его представлением о чести. Причем и то и другое он делал с большим добродушием.