Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I
Шрифт:
— Командир, визьмить нас з собою в Одессу!
— А що там робыть алкоголикам?
— Футбол вечером. Матч смерти с Киевом.
— Так у меня ж самосвал.
— А мы соломки подстелим.
Решил так: и вашим и нашим — надел брюки от выходного костюма и белую, вроде чистую, рубашку с погончиками. Закатал рукава, толком позавтракать не успел, похлебал все тот же гороховый суп с салом, как Андрюха подогнал под дом самосвал и настырно сигналил: давай, поехали. Семэн з Мыколой уже кидали солому и лезли в кузов.
Итак, утречком в пятницу по еще пустынной
А по дороге — старая знакомая бадэга; [50] пусть и не «Два Карла», и не купринский «Гамбринус», но бадэги в Одессе все на одно лицо, от одной бочки произошли, — время до одиннадцати еще есть, можно позволить себе для храбрости — впрочем, почему для храбрости? — кого и чего он боится? — можно позволить себе для бодрости пропустить грамм пятьдесят хорошего коньячка, не больше. Не худо бы грамм пятьдесят «Камю» или «Наполеона». Или что там еще пьют интеллигентные французы по дороге в свою тайную полицию «Сюрте Женераль»?
50
Бадэга — винарка (румынск.).
Гайдамака спустился в подвал, по-командирски подмигнул и погрозил кулаком страждущим Семэну и Мыколе, которые уже алкали шмурдяк в углу под темными сводами бадэги, и заказал у винарщицы с неодобрительными губами и накрахмаленным чепчиком с приколотой к нему (к чепчику) табличкой: «Вас обслуживает Надежда Александровна Кондрюкова» пятьдесят грамм коньяка. Потом подумал и перезарядил на сто; проглотил, давясь, эту свирепую конину, подумал: «Хорошие люди, молдаване, но что с коньяком делают?», закусил шоколадной конфеткой «Красная Шапочка», получил от Надежды Александровны полную жменю сдачи липкой десятикопеечной мелочи и уже на выходе столкнулся с главным инженером гуляйградского «Межколхозстроя» толстенным мужиком по фамилии Трясогуз.
Ваньку Трясогуза не то что в дверях, па стратегической дороге не обойдешь. Он ломился в бадэгу, никого не различая, и такой весь потный, выпученный и взволнованный, что Гайдамака хотел было затеряться под арками сырого полутемного подвала среди Семэна и Мыколы, но было поздно: они столкнулись живот к животу к обоюдному неудовольствию. Теперь вот надо было о чем-то говорить.
— Иван!
— Сашко!
— Здоров, боров!
— Здоров, коров!
— Ты чего такой потный?
— Вспотел потому что, — сердито отвечал Трясогуз. — Надо же, такая жарища с утра.
— Я уже выпил.
— А ну погодь. — Трясогуз схватил Гайдамаку за плечо с погончиком, развернул и подозрительно заглянул в глаза. — Ты зачем пил? Ты же пить бросил!
— Ну, захотелось, — пожал Гайдамака свободным плечом. — Футбол сегодня. Матч смерти с Киевом. На футбол идешь?
— Футбол вечером. Ты почему не на работе? Куда вырядился? Погоны надел! Зачем пьешь с утра? Для храбрости?
— Для бодрости. Извини, Иван, спешу. Но от Ваньки просто так не отделаться:
— Куда спешишь?
— Куда, куда… Дела…
— Погодь, командир, погодь. Дай отдышаться. Он тебя, значит, тоже вызвал?
— Кто вызвал? Куда?
— Туда.
— Не понял…
— ТУДА. — Трясогуз показал глазами на своды подвала. — ТУДА. В Контору. На Бебеля.
— Постой, постой…
— Я стою.
— Так, значит, ты — ОТТУДА?! — наконец-то догадался Гайдамака.
— Ага, — подмигнул Трясогуз. — Еле ноги унес. Смотри: на мне лица нет. Тебе на сколько назначено? На одиннадцать? А мне было на десять. Что, интересно, да? Идем, идем, выпьем, время есть, расскажу.
«Придется выпить еще, — решил Гайдамака. — Очень уж у Ваньки важная информация».
— А в чем там дело? — небрежно спросил он, но небрежность плохо у него получилась.
— Спрячь свою мелочь, я угощаю. Налей нам, Надька… Ему сто, — ему еще в Контору идти, а мне — полный, по марусин поясок. В чем там дело, спрашиваешь?… — Набирают ТАМ в отряд космонавтов.
— Кончай шутить!
— Что, ие хочешь в космонавты?
— Ванька, не тяни вола за хвост, говори, зачем вызывают! — обозлился Гайдамака. Он выпил еще сто грамм коньяка — пошло полегче — и развернул вторую «Красную Шапочку».
— Скажу, сейчас скажу, — пообещал Трясогуз, примериваясь на просвет к полному стакану янтарной мочевидной жидкости. — Всех проверяют, кто у него в записной книжке был зашифрован.
— У кого в книжке кто зашифрован?! — похолодел Гайдамака. Молдаванская конина, не доскакав до желудка, бросилась в голову, а «Красная Шапочка» противно прилипла к гортани, преграждая конине путь. — Говори толком! Мне же сейчас туда идти!
— А ты не знаешь?… Нет, в самом деле, не знаешь?!
— Ничего не знаю! Я же только из отпуска!
— А, ну да… Из дома не выходил от Элки. Ну, ты дура-ак, командир! — восхитился Трясогуз, шумно нюхая молдаванский коньяк. — Тут такие события!.. А вы тут чего?! А ну пошли, пошли отсюда! — вдруг рявкнул Трясогуз на Семэна и Мыколу, которые прислушивались к разговору.
Те вылетели из бадэги, и Трясогуз зашептал:
— На твою дорогу американский бомбардировщик сел. Да! Посадили его на твою дорогу. Это не дорога, а посадочная полоса. Залетел с Луны…
— Ванька, что ты несешь?!
— Ладно, шучу. А вот сейчас не шучу: месяц назад у нас на селекционной станции шпиона поймали. Японского! Весь Гуляй на ушах стоит, а у тебя сексуальный час! Скворцова помнишь?