Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II
Шрифт:
Работка Сашку предстояла еще та! Начались поставки невест со стороны. Сашку в Офир везли невест из Того и Бельгийского Конго, из Занзибара и Берега Слоновой Кости. Сначала он никому не отказывал. За одну ночь использования Сашка в качестве племенного быка соседние негусы вносили в офирскую казну солидные суммы, так что Сашко превратился в государственную бюджетную статью дохода. Будущий национальный Александр Пушкин того стоил. Но потом Сашко стал крутить носом, выбирать, набивать цену. Однажды ему привезли на случку толстогубую и толстозадую кенийскую принцессу:
— Сделай ее, Сашко, чего тебе стоит, а? Принцесса была такой черной, что Сашку вдруг неудержимо захотелось трахнуть ее в забое угольной шахты в Южно-Африканской республике, что и было исполнено к удовольствию кенийского правительства
В постели Сашко был неутомим, ненасытен. Сашко каждую ночь тяжело трудился и каждый день, отсыпаясь и отдыхая, ждал работы, как крестьянский сын ждет жатвы, отставляя рукой в сторону своего отца — отдохни, батя. Каждый вечер к Сашку на львиные и леопардовые шкуры слуга-эфиоп приводил новую невесту, одну краше другой, — чистую, черную, жирную, как украинский чернозем. О такой жизни Сашко не мог мечтать в своем Гуляй-граде, он даже не догадывался о такой жизни.
Гамилькар спешил, да и по расчетам на менделевском горохе и по опыту с купидонами (экспериментировать с дрозофилами генетика тогда только еще начинала, за что позднее и поплатилась в СССР — лучше уж ставили бы опыты на мухе цеце) выходило, что выведение офирского Alexandra Hannibal'a-Pouchkin'a можно ускорить: если каждый промежуточный предок Пушкина пораньше начнет половую жизнь — скажем, лет с восьми, — а жен у него будет столько, что драть-не-передрать, — то и Пушкин в четвертом колене появится не через сто лет, как в России, а через каких-нибудь двадцать пять.
— Конечно, Александр Пушкин не купидон, не дрозофила и тем более не горох, — темными африканскими вечерами рассуждали Гамилькар и колдун Мендейла за бутылкой коньяка с кокосовым молоком, разлегшись в отремонтированном дворце на новых леопардовых шкурах. Они уже разочаровались в эксперименте. — Но почему бы и не попробовать на живом хлопчике, тем более что ему приятно, а побочных опасных последствий не предвидится? Хай плодится и размножается.
ГЛАВА 18. Сашко Гайдамака
ГЛАВА 19. Несколько авторских слов по поводу дома с химерами
В книгах Офирской национальной типографии после 12-й страницы сразу следует 14-я. Таким образом, в «Войне и мире», изданной на офирском языке, пропущено первое появление Пьера Безухова.
50
Евгений ЛУКИН. Запись и литературная обработка.
Так вот, в Южио-Российск прибывает Эрнст Неизвестный. Он согласился на этот странный заказ своего друга Блерио с расчетом попасть в Офир и слетать на Луну. Но на Блерио упало бревно, и тот уже в Офире.
«Хорошенькое дело!» — думает Эрнст Неизвестный. Он один в чужой, но родной стране своего военнопленного деда. По-русски ни гу-гу, не знает даже «давай-давай», кроме общеизвестного мата. То и дело хватается за голову и стонет: «Ыбенамать, куда я попал?!», но он Профессионал, но, более того, он Мастер, но Шкфорцопф ему наливает, но Шкфорцоиф бешено платит, и Неизвестный с утра до ночи работает кайлом и штихелем, ползает, как уважительно говорят хлопцы, «до горы раком» по стенам «Амурских волн», облепляя стены цементной фантасмагорией. И сегодня каждый желающий может полюбоваться в реальности С(ИМХА) БКР Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН) ЗЛ ОТ этими чудами-юдами — русалками, кентаврами, драконами, грифонами, дриадами, наядами, сфинксами, пегасами, крокоидолами и всем, что когда-нибудь летало, ходило, ползало и плавало в человеческом воображении. Все это причудливо переплелось в застывшей цементной музыке, оскалилось, вздыбилось, ощетинилось, во все стороны торчат глазищи выпученные, рога острые, лапы мускулистые, хвосты, когти, клыки, клювы, крылья; а господствует над городом и венчает весь этот апофеоз химерической зоологии совершенно феноменальная 4,5-метровая скульптура летящего Амура весом в 16 пудов (256 кг), собственноручно (на горбу) доставленная на купол дома Сашком Гайдамакой. За этот подвиг и рекорд мира этот подъемный крап получил новый всплеск восхищения южнороссов, а также внеплановую любовную благодарность от госпожи Кустодиевой.
«Элка, давай…»
«Ась?»
С тех пор гордо реет обнаженный Амур над Южно-Российском (размах крыльев — 6 м), прицеливаясь из лука в здание муниципалитета (нынешний горсовет), а свой восставший, огромный, натуралистический, видимый отовсюду лучше всякого маяка фаллос-громоотвод, ловко извернувшись в красивом полете, прямиком втыкает в небесный зенит. Эрнст Неизвестный постарался: 190 см в длину, 48 см в диаметре, да две громадные ташкентские дыни в основании — подобный громоотвод не снился даже Леонардо да Винчи с его золотым сечением.
«Кто не видел этот господствующий над городом и Южнороссийским заливом громоотвод, тот многое потерял, — пишет Шкфорцопф в своей монографии. — Когда восходит Луна, Амур оживает, нацеливает громоотвод в кратер Циолковского и действует как лунный флюгер, сопровождая Луну в ее небесном движении. На мой непросвещенный художественный вкус, эта скульптура Неизвестного ни в чем не уступает мировым шедеврам (я могу ошибаться); но именно на этом громоотводе Эрик-Матюгальник или просто Матюгальник (так за глаза называли Неизвестного), сломался как Художник. Такого уровня ваятельного искусства Неизвестный уже никогда не смог достигнуть, но и не смог смириться с творческой победой, которая обернулась для него жизненным поражением; не смог достойно уйти со сцены, не смог даже вернуться в свой туманный Альбион к мирным чучелам и скульптурам Зоологического музеума; превратился в вассала собственного шедевра, остался на родине предков в этой химерной реальности». (А Шкфорцопф с Гайдамакой предлагали ему: «Пойдем с нами, Эрнест. Что ты здесь потерял?»)