Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
— Давай, что ли, за встречу… — сказал он.
Федор машинально обронил:
— Я за рулем…
Павел рассмеялся:
— Я чего-то тут не заметил ни одного поста ГАИ…
— Точно… Во — привычка…
Федор пошарил в бардачке, достал два стакана. Павел налил по полстакана, усмехнулся:
— Сейчас не будешь говорить, что мало?
— Да ладно… Тебе спирт нужнее. Никогда не знаешь, когда он в тайге понадобится… — он понюхал содержимое стакана, сказал: — Эх, ученый, все мудришь… Нет бы чистый продукт пить…
— Чистый продукт пить не интересно… Ну, будем… — Павел звякнул своим стаканом о стакан Федора.
Спирт прокатился огненной лавиной по пищеводу и обрушился в желудок. Федор покрутил головой, сказал придушенно:
— Градусов семьдесят… А чего не девяносто шести?
— Лучше всего экстрагирует биологически активные вещества из кореньев именно семидесяти градусный спирт…
— Мудрено выражаешься, ученый… Ну, счастливо тебе найти твою молодость… — он протянул
Тот пожал жесткую ладонь, выпрыгнул из кабины, выволок рюкзак, взвалил на плечи, но прежде чем шагнуть за деревья, оглянулся. Федор сидел на сиденье, распахнув дверцу, спустив ноги на подножку, и смотрел Павлу вслед. Павел помахал рукой, он вяло ответил, и Павел шагнул в чащобу.
Идти было легче, чем в прошлый раз. Выжившие осинки заматерели, отмершие еще стояли, скорчившись, жутко застывшими детскими скелетиками. Они с жалобным и не особенно слышным треском падали от малейшего толчка. Как и прежде, паутина липла к глазам, пот заливал глаза, и туда же напористо лезли мухи, будто от этого зависела их жизнь.
Павел не стал загонять себя в первый же день. Как только ему попался ручеек, он остановился и скинул рюкзак с плеч. Первым делом он срубил четыре осины, росшие на слегка возвышенном берегу ручья, сразу стало посветлее, и даже легкий ветерок разогнал густую, душную жару. Из тонких веточек выложил пружинистую постель, а стволы осин, не утруждая себя разделкой на дрова, сложил вершинами крест на крест и запалил на них костер из сухого валежника. Через несколько минут сырые осины займутся, и не надо никаких дров подкидывать, знай только подвигай стволики в зону горения. Установив рогульки, Павел повесил котелок с водой над костром и небольшой алюминиевый чайник. Пока вода закипала, он расстелил на постели плащевку, надул матрас, развернул спальный мешок. Тем временем закипела вода. Он всыпал в воду полстакана гречки, кинул из пакета китайскую лапшу, искрошил помельче пару ломтей ветчины из вакуумной упаковки, туда же спровадил одну мелко нарезанную картошину. Подождал минут десять и снял с огня. В закипевший чайник всыпал ложку какао и тоже снял с огня. После этого разделся и влез в ручей. Кое-как помылся, вылез и тут почувствовал себя так, будто из сауны вышел. Но, не расслабляясь, достал из рюкзака флягу со слабой настойкой, плеснул немного в кружку и осторожно растер ступни ног. Надо же, что значит импортные ботинки; ступни лишь слегка побаливали, но нигде не было ни малейшей потертости, а после растирания и боль прошла.
Павел с наслаждение вытянул ноги на мягкой ткани спального мешка. Помня, что в первую ночь похода ему никогда не удавалось заснуть, он решил попробовать народное средство; налил в кружку грамм сто пятьдесят настойки, отхлебнул добрый глоток, и принялся за ужин. Варево оказалось необычайно вкусным. Схлебав весь котелок, Павел пробормотал:
— К чему изощренные рецепты; главное, чтобы исходные продукты были качественные и духовитые…
Хватив еще одну порцию адской настойки, прикончил вакуумную упаковку ветчины, и какао уже пил в блаженной зыбкости полусна. Сил только хватило на то, чтобы над изголовьем натянуть полог из сетки, чтобы комары не выли в уши, и Павел вытянулся во весь рост, не успев застегнуть мешок. Но его и застегивать не требовалось, тут же Павла обволокло уютное тепло, и он отплыл в глубокий, спокойный сон.
На другой день он проснулся на рассвете, свежий и полный сил. Наскоро позавтракав како с сухарями и ветчиной, взвалил рюкзак на плечи, на правое плечо повесил карабин, и перешагнув ручей, зашагал вперед, изредка сверяясь по компасу. Он решил в этот же день выйти к лагерю, а потому шагал и шагал, даже не остановившись на обед, только посидел минут пятнадцать, пожевал ветчины с сухарем.
К лагерю он вышел, как и в прошлый раз, неожиданно. Вечерело, все стало зыбким и нереальным, когда он уткнулся в столб. Листвяжный столб стоял прямо, как памятник эпохи лагерей, и проволока на нем все так же висела. Хоть лагерь и зарос осинником, но срубы бараков еще стояли, только вросли в землю. И колодец Павел нашел. Статую он решил пойти искать утром, потому как она на него навевала какую-то сюрреалистичную жуть, и перед сном не хотелось смотреть на нее. Удивительно, но вода из колодца не пахла тухлятиной, однако Павел поостерегся пить ее не кипяченой. Пока готовил лагерь, вода и вскипела. Вылив ее в опустевшую флягу для воды, Павел зачерпнул еще котелок из колодца и принялся варить похлебку. Пока варилась похлебка — стемнело. Сняв котелок с похлебкой и чайник с какао с огня, Павел подвинул в зону горения осиновые стволики, оглянулся по сторонам. Из-за яркого огня звезд видно не было, лишь высвечивался краешек сруба ближайшего барака, и тут, как и тогда, Павла окатила непреодолимая жуть. Захотелось поскорее убежать отсюда. Кое-как справившись с собой, он налил в кружку настойки, побрызгал на костер, на все четыре стороны, бормоча при этом:
— Пусть земля будет вам пухом, мужики… — махом осушив половину кружки, вздохнул поспокойнее, и принялся за еду.
Благодаря настойке, он и эту ночь проспал спокойно. Наутро, не спеша, позавтракав, он собрал рюкзак, и только после этого пошел искать распятье.
Встав на ноги, Павел задумчиво взвесил скол на руке. Крутой профессионал, запомнив координаты, тут же спровадил бы деревяшку в костер, но Павел и думать об этом не мог. Вся скульптура, и даже скол, внушали ему мистический ужас. Он положил скол на землю, установил на объективе самое маленькое расстояние, и два раза щелкнул с разной экспозицией. Впрочем, скол не так уж и много весит, и места занимает немного. Сунув его в карман рюкзака, Павел, не оглядываясь, зашагал прочь. Столбы ворот, тоже листвяжные, все еще стояли, и могучие воротные навесы все так же угрожающе целились в сторону болота.
Остановившись на краю болота, Павел проговорил:
— Господи, как же я его пройду без Вагая?
Он порылся в памяти. Кроме всего прочего, была еще интересная книжка — "Болотоведение" — которую ему когда-то довелось проштудировать, ибо болото — тоже ведь экосистема… Какие же болота бывают топкими? Молодые, или старые? Кажется молодые, которые возникли на месте озер… А это, вроде бы, возникло на месте низины, когда-то заросшей лесом, который вырубили…
— Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест… — проговорил Павел, и пошел по краю болота, отыскивая подходящую осинку.
На сколько он помнил, и в первый раз ему не попалось ни единого топкого места, так, неглубокие лужицы между кочек…
Болото он прошел без приключений, разве что ноги промочил основательно, а вскоре вышел и к ручейку, который должен впадать в речку, на берегу которой и произошел "скоротечный огневой контакт с немедленным переходом в рукопашную".
Он сразу узнал место, хотя в тайге все неузнаваемо меняется за три-пять лет. Сердце тревожно толкнулось в груди, и холодок распространился по шее и затылку. Ага, вот и спасшая его березка! Да уже и не березка, а стройная береза, приветливо лепечущая листиками. Прогалина явно уменьшилась. Из-под той пихты, под которой лежал бандит с автоматом, выбежала на прогалину гурьба маленьких, пушистых пихточек. Павел сел под березу, прислонился к стволу, как когда-то, прижался затылком к гладкой, белой коре. Господи! Сколько же раз в жизни сталкивался он со смертью, и удавалось уворачиваться! Может, потому, что смерть его за своего принимает? Не зря ведь он носит фамилию — Лоскутов… Если дословно перевести со старорусского, то получается — "сын палача". Действительно, мистика какая-то…
Он сидел под березой, невидяще глядя в темную стену пихтарника на противоположном краю прогалины, а мысли блуждали в прожитом им отрезке жизни. Да можно сказать, там уже осталась вся его жизнь. Впереди — только жизнь иллюзорная, та, которую он будет теперь сочинять на компьютере. Благо, денег хватит на него… И вдруг, впервые в жизни, из глубин сознания всплыла и оформилась мысль: — "А, может, ну ее к черту, эту Богом проклятую страну?.." На Западе все честно — ты продаешь свой труд или свой интеллект, и тебе платят вполне достойно, столько, сколько твой труд и интеллект стоят. Но в этой стране, с того самого момента, как Бог отвернулся от нее, мошенничество ухарски разгуливает вдоль и поперек. Сначала коммунисты, сами жировали на своих дачках, а народ кормили байками о светлом будущем. Слишком уж хорошо помнил Павел свою убогую жизнь по сибирским деревням. Потерянные в Сыпчугуре на весь остаток жизни зубы из-за отсутствия овощей, стояние в очереди за хлебом в старинном сибирском селе, окруженном бескрайними полями… Потом пришли "демократы", перекрасившиеся из коммунистов, понявших, наконец, что загнали страну в тупик. Еще большее мошенничество началось; как наперсточники, десять лет реформы, будто шарик между стаканов катали. А тем временем баксы за границу вагонами перли. И по явному их попустительству, всякие мавроди нагло залезали людям в карманы своими загребущими лапами, и выгребали остатки денег… Тех, которые внучек сибирского карателя не успел выгрести. В Курае старики прекрасно помнили, делишки его прославленного дедушки…