Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
Скользя взглядом вдоль рядов, Мыр вдруг похолодел от ужаса: из-за рядов армии Демы вышла компания людей, в таких же рубашках, что и смутьяны Мыра, и направилась к одиноко стоящему среди пустыни старому, уже не плодоносящему, баклажановому дереву. В его тени Мыр разглядел рассевшихся и разлегшихся в свободных позах своих смутьянов. Смутьяны Демы, как ни в чем не бывало, подошли и расселись, и разлеглись среди них, как среди своих.
Мыр понял, что терять время дальше нельзя. Надо что-то делать. Но, что делать?! В голове было пусто и звонко. Для начала он решил унять Пыра. Потеряв всякую солидность, он рысцой побежал к Пыру. Подбегая, услышал обрывки его выкриков:
— Бей
Мыр схватил Пыра за глотку, пошарил в кармане набедренной повязки, выудил оттуда давно обглоданную кость, сунул в рот Пыра. Тот с треском разгрыз ее, и заткнулся. Воины качнулись, готовые ринуться в бой от зажигательной речи Пыра, но остановленные предостерегающим жестом вождя — замерли. Мыр заметил, как Быр, сунувшись к уху Демы, что-то ей принялся нашептывать. Она, не скрывая скуки, выслушала его, и пожала плечами. Быр повертелся, поюлил, достал откуда-то баклажановую ветвь, и, размахивая ею, двинулся в сторону войска Мыра.
Мыр облегченно вздохнул; вот она, идет возможность не попасть на вертел. Он покосился на Пыра. Тот, подняв задумчивый взор к небу, мусолил огрызок кости. Вот и хорошо, ничего не подпортит пока.
Тем временем Быр приблизился, Мыр надменно выпрямился, спросил:
— Ну, и чего ты хочешь?
— Я ничего не хочу, — напуская на себя солидность, изрек Быр. — Я предлагаю. Почему мы должны воевать? Давайте заключим вечный мир!
— Но мы уже заключали вечный мир… — сварливо пробурчал Мыр.
— На сей раз — навсегда! — с апломбом выговорил Быр.
— Это трудная проблема… — задумчиво промолвил Мыр. — Надо подумать, всесторонне обсудить… Так, сразу, и не решишь…
— Я не говорю — сразу. Обсудим, решим… Для начала надо построить хижину для переговоров.
— Хорошо, я согласен… — нехотя проворчал Мыр, будто делая одолжение. Но ему больше ничего не оставалось. С изменой Быра, он стал совершенно бессилен перед Демой.
Воины обеих армий разошлись в стороны, стали бивуаками в пустыне. Единственным местом, где можно было быстро построить хижину для переговоров, оказалось старое баклажановое дерево. Слуги прихватили в поход циновки для хижин вождей, но как всегда забыли опорные шесты, и центральные столбы. На роль центрального столба как раз и годилось баклажановое дерево. Однако в его тени нахально расположились смутьяны. Слуги даже близко не решились к ним подойти, пришлось каждому из вождей выделить по отряду воинов. Только тогда, ворча и огрызаясь, смутьяны нехотя убрались из-под дерева. Но распоясались они до того, что из их толпы вылетело несколько отравленных стрел. Хорошо хоть, ни одна стрела не долетела до цели. Но всем вождям и их воинам стало не по себе. Смутьяны, похоже, сговорились, и теперь почувствовали свою силу.
Слуги начали строить хижину. Мыр и Пыр уселись на горячий песок. Воины сейчас же прикрыли их от палящего солнца своими щитами.
Мыр, задумчиво поглаживая живот, проговорил:
— Ну, заключим мир, а кого есть будем? — повернувшись к Пыру, вождь спросил: — Ты ведь якшался со смутьянами… Кого они едят? Это, конечно, неправда, что они ходят через пустыню и ловят там каких-то четвероногих тварей…
— Это правда, повелитель… — трагическим тоном проговорил Пыр.
И Мыр почему-то сразу поверил ему. Испуганно схватившись за живот, он, побелев лицом, прошептал:
— Тогда, мясо их ядовито?!
Он суетливо ощупывал руками живот, и ему уже начало казаться, что там нарастает какая-то тяжесть.
— Не бойся,
Мыр облегченно вздохнул, хмуро пробурчал:
— Чего ты только не пробовал…
— Да, повелитель. Я ел все, что шевелится, и пил все, что течет…
— Может, ты знаешь и великую тайну жадров? — с подозрением глядя на Пыра, спросил Мыр.
— Подумаешь — тайна… — презрительно оттопырил губу нахальный сопляк. — Я бы тебе открыл ее… Только, что я за это буду иметь?
От такой наглости Мыр потерял дар речи, но тут прибежал посыльный и доложил, что хижина готова.
Хижину строили слуги четырех вождей, и потому, видимо, она оказалась несколько странной. В нее вели четыре отдельных входа, и против каждого входа, на строго отмеренном расстоянии от него, стоял походный трон вождя. Так что, троны оказались расположенными друг к другу спинками.
Войдя первым, Мыр величественно воссел на свой трон и замер. Пыр никак не мог усесться, и все ерзал и ерзал. Больно выгнув шею, Мыр посмотрел на него, и тут понял, что Пыр тоже пытается принять величественную позу, но у него плохо получалось — слишком просторен был еще для него трон.
Вбежал Быр. Суетливо поюлив у трона Мыра, не обратившего на него никакого внимания, подбежал к Пыру, перекинулся с ним ничего не значащими фразами, подбежал к своему трону, сел на него и принял задумчивую позу. Последней вошла Дема. Поигрывая модным, изящной работы, томагавком, покачивая могучими бедрами, она прошла к своему трону.
Чуть не вывихивая шею, Мыр смотрел на ее бедра, плотоядно облизываясь. Но тут в его поле зрения попала рукоять томагавка Демы. Оказывается, она была сделана не из баклажанового дерева, а из гигантской берцовой кости. "Какому же великому человеку могла принадлежать эта кость?.. — трепеща от уважения, подумал Мыр. — Вот в чем секрет мощных ударов Демы…"
Дема непринужденно закинула ногу на ногу, развернувшись на троне так, что могла видеть Мыра, оглядела его томным взором, сказала:
— Что ж, вожди, вы пожелали заключить мир — я не против… — и скучающе зевнула. После чего затянула звучным голосом:
— Решеньем единым народов свободных…— вожди разом вскочили и грянули слаженным хором:
Вожди разногласий отбросили груз! Да здравствует способ, которым народы Навеки скрепили свой мирный союз! Славься Мурзилия наша свободная Дружбы народов надежный оплот! Факт единения — воля народная, Нас до бескормицы не доведет.На столь представительном собрании по традиции требовалось изъясняться только высоким штилем, поэтому Мыр, как самый старший по званию после Демы, разумеется, поднялся и запел, игриво, как бы подшучивая над идеей всеобщего мира:
В безоблачной Мырзилии Мырзилии моей Такое изобилие Упитанных людей! И каждый полон гордости, Что он уже дорос, Когда его под соусом возложат на поднос! Нельзя в таком вопросе ни медлить, ни спешить, Но к ужину нам надо с питанием решить…