Ефрейтор Икс

Лексутов Сергей

***

Избушка насмешливо смотрела подслеповатым окошком. Вернее, это была не совсем избушка, скорее это было серьезное зимовье; изба пятистенка, с драночной крышей и чердаком. Лаз на чердак наверняка был из сеней, по таежному обычаю, потому как в таких таежных избах на чердаках обычно травы сушатся, и хранится всякое добро. Вокруг разливалось море цветущего кипрея. Видимо когда-то давно здесь прошел

пожар, уперся в берег реки, и добрый кусок тайги в излучине выгорел дотла, а потом тайга по какой-то причине вновь не завоевала это место.

Гиря тихонько матерился сквозь зубы, и было от чего. Крыня спросил:

– А это та избушка?

– Та. Другой здесь нет.

– Выходит, кинул нас, твой вольнонаемный…

– Не мог он меня кинуть…

– Откуда тогда этот кент взялся? – Крыня цыкнул плевком сквозь зубы в сторону мужика, копошившегося между разноцветными ульями.

Гиря сорвал травинку, сунул в рот, задумчиво пожевал, сказал медленно:

– Может, он недавно привез сюда свои ящики?

– Какая разница? Что делать-то будем?

– Пушка и патроны наверняка на чердаке.

Хмырь, жмурясь на солнце, проворчал:

– Стал бы вольнонаемный рисковать за пять кусков…

– Не за пять, а за десять… – благодушно проговорил Гиря. – Да тот падальщик и за трешкой в пекло бы полез.

Хмырь протянул руку, сорвал с ближайшего стебля кипрея цветонос с цветами, распустившимися только на самой вершинке, сунул в рот, и принялся задумчиво жевать. Крыня разинув рот, наблюдал, как цветонос исчезает во рту Хмыря, наконец, не выдержал, спросил:

– Ты что, корова?

Хмырь медленно сглотнул разжеванные цветы, проговорил:

– Давай, Крыня, сразу договоримся: я те не блатной, и не авторитет, атамана ты передо мной не строй. Я вас из тайги выведу, и сразу разбежимся. Что значит "корова", на вашем блатном языке, я знаю. Так что, в случае чего, я тебе глотку перехвачу, ты и мявкнуть не успеешь…

Крыня уставился на него мертвым взглядом. Но Хмырь невозмутимо сорвал второй цветонос и тоже сунул его в рот. До Крыни моментально дошло: тут не зона, тут мир Хмыря, и Хмырь свободно может оставить их всех троих гнить в чертоломе.

Гиря выплюнул травинку, проговорил медленно:

– Вот что, Крыня, пока этот кент ковыряется в своих ящиках, проберись незаметно в избушку и возьми заначку.

– На таких пасеках обычно шавок полно, от медведей стеречь… – равнодушно обронил Хмырь.

– А тут что, медведи водятся? – испуганно спросил Крыня и завертел головой.

Хмырь ухмыльнулся, проговорил:

– Медведь тебя жрать ни за что не захочет, побоится медвежьей болезнью заболеть…

– Это какой еще болезнью?

– Поносом…

Крыня плюнул, стянул бушлат и проворно нырнул в траву.

Гиря с беспокойством смотрел на качающиеся стебли, отмечающие движение Крыни. Но пасечник был так поглощен своим занятием, что даже ни разу не поднял головы. Кипрей стоял стеной прямо у крыльца избушки, так что Крыня лишь на миг мелькнул, и исчез в темном проеме двери.

Прошло минут десять. Пасечник накрыл крышей улей и пошел к избушке. Хмырь флегматично констатировал:

– Все, погорел…

– Отсидится… – протянул Гиря. – Пасечник долго не будет в избушке сидеть.

Через минуту из дверей высунулся Крыня, помахал рукой.

– Вот придурок, удавить мало… – Гиря зло хватил кулаком по земле.

Войдя с яркого солнечного света в полутемную избушку, не сразу разглядели, что пасечник, мужик лет пятидесяти, лежит на лавке, а руки и ноги его жестоко скручены веревкой под лавкой. Под левым глазом у него набухал здоровенный фингал.

Гиря смерил Крыню злобным взглядом, проговорил:

– Три дня в дерьме сидели, что бы ты, чмо, в первый же день воли легавым след показал…

– Этот суслик спер нашу пушку! – не обратив внимания на критику, заверещал Крыня.

– Не брал я ничего! Я только вчера приехал! – закричал пасечник.

– Щас я те покажу, не брал!.. – Крыня выдернул из-за голенища длинную заточку.

Гиря схватил его за шиворот, пихнул к стенке, проговорил дружелюбно:

– Не петушись, придурок… Сильно уж ты энергичный, прямо, как понос…

– Это кто петух?! Кто придурок?! – заорал Крыня, и чуть было не всадил в Гирю заточку, но вовремя опомнился, а Гиря, будто того и ждал.

Хмырь это моментально заметил, и быстренько намотал на ус. Оказывается, Гире только и нужен был веский повод, чтобы прикончить Крыню.

Крыня воткнул заточку в стену, сел на лавку у окна. Гиря вышел в сени. Вскоре под его тяжелыми шагами заскрипели почерневшие дранки потолка. Крыня никак не мог усидеть на месте, вскочил, выдернул заточку из стены, приставил ее к горлу пасечника, спросил ласково:

– Где медовуху прячешь?

Пасечник побелел, захрипел, выгибая шею:

– Нету медовухи… Я ж еще и мед ни разу не качал…

Хмырь увидел на столе охотничий нож. Доброе изделие деревенского кузнеца. Длинное и широкое желобчатое лезвие, рукоятка из оленьего рога. Стараясь не смотреть на пасечника, и измывающегося над ним Крыню, Хмырь взял нож и сунул за голенище. Появился Гиря. В руках он нес ружье, завернутое в тряпку, и рюкзак, с чем-то тяжелым.

Гиря проворчал:

– Зенки почаще мыть надо… Ты опять самодеятельностью занимаешься?

Крыня нехотя убрал заточку от горла пасечника. Тот жалобно проныл:

– Отпустите, ребятки… Я никому… Ни слова…