Егерь. Девушка с Земли
Шрифт:
— Пора идти, — сказал он, выбросив пустой тюбик. — Ты как, в силах?
Реми прислушалась к своим ощущениям. Ощущения были неважнецкими.
— Не спрашивай, — буркнула она.
— Тогда пойдем. Ботинки не забудь зашнуровать!
Он поднялся, приладил на спину рюкзак, подал Ремине карабин.
— Это зачем? — спросила она.
— Ну не в качестве же посоха, — развел руками егерь. — Чтобы отстреливаться.
— От кого?
— Мало ли… Мы в ночном лесу.
Она встала, сделала несколько шагов. Затем охнула, налегла грудью на
— Ты что? Покончить с собой решила? Сможешь идти или нет?
— А у меня есть выбор?
— Нет!
— Тогда не задавай дурацких вопросов!
Он посмотрел ей в глаза.
— Вот что, Реми. Сейчас нам обязательно захочется поссориться, наорать друг на друга. Это все — Карлик! Вернее — низкочастотные вибрации пустот Хардегена. Ты сама сказала, что выбора у нас нет, поэтому надо как-то держаться!
Ремина почувствовала нарастающее раздражение.
— Да знаю я, знаю! — почти выкрикнула она. — Мы уже говорили об этом! Отстань!
Егерь только вздохнул.
— Ладно, пошли. Ты идешь первой…
— Как приманка для хищников?! — поинтересовалась Реми сварливо. — Очень по-мужски!
— Не заводись. Поверь, я исхожу из соображений целесообразности. Если тебя сзади схватит какая-нибудь тварь, я не успею отреагировать…
— Угу, — буркнула Реми. Она поковыляла вперед, потом опять остановилась. — Эндрю, а где Кортес?
— Думаю, его схватил крабопаук, как и остальных, — отозвался Скворцов. — Вряд ли Кортес смог долго противостоять телепатии конька.
— Жаль… Он бы меня защитил…
Егерь спорить не стал, хотя в нем кипело раздражение: истеричная дура, ради которой он вторые сиренианские сутки рискует жизнью, могла кого угодно довести до белого каления. И голос рифа тут ни при чем!
Они возвращались в атолл Алехандро той же дорогой. Идти было тяжело. День сменился ночью. Оранжевый «компонент „А“» — белым «компонентом „Б“». Карлик был яростен. Истинный повелитель ночи. Скворцов чувствовал, как Карлик смотрит ему в затылок. Точно циклоп Полифем в спину Одиссея — вперив слепое яростное око…
— Вперив яростное око… вперив яростное око, — бормотал егерь в такт шагам.
При этом он не забывал пристально всматриваться в глубокие тени под дендрополипами. О ночных хищниках было мало что известно, поэтому следовало прислушиваться к каждому шороху. Но, кроме гудения жаброкрыльев криля, в рифовом лесу не раздавалось ни звука. Карлик не жаловал ночных бродяг. И казалось, кроме пары грязных оборванцев, упрямо бредущих навстречу неведомой судьбе, здесь вообще никого нет.
Мнимая безмятежность рифов притупила бдительность Ремины. Она не успела даже испугаться, когда от кораллового ствола, усеянного ночными анемонами, отделилась темная фигура и двинулась ей наперерез.
— Реми, стой! — крикнул егерь, поднимая револьвер.
Девушка молча бросилась неизвестному на шею.
«С ума сошла!»
Скворцов кинулся на выручку, готовясь всадить в незнакомца весь барабан. Но спасать Реми не пришлось.
— Дьявол тебя побери, Кортес! — выдохнул егерь. — Разве не знаешь, что на рифе бесшумно появляются только хищники? Охотничек…
— Не ругай его, он жив и опять с нами! — заступилась Реми.
Скворцов хмыкнул.
— Да я разве ругаю. Я радуюсь!
Но радоваться было рано. Карлик взбирался все выше. Песнь ночной Сирены становилась громче. Егерь видел, что Реми совсем худо. Она ползла еле-еле, как немощная старуха. Шаркая ботинками, брякая прикладом карабина о камни. Да и Кортес нервничал: то и дело озирался, вскидывал духовую трубку — и когда только успел обзавестись новой? — целился в Карлик, но, помедлив, опускал.
«Этого зверя тебе не подстрелить, парень», — думал Скворцов.
У егеря тоже непонятно что творилось в голове, невыносимо свербело за глазами, но он держался. Старался не обращать внимания на ощущения. Да и по сторонам нужно было глядеть. Хорошо, что спину прикрывал теперь Кортес.
И все-таки они дали маху.
Егерь не услышал засады, хотя с древнейших времен известно, что бесшумных засад не бывает. Тропа шла через заросли рыжей ламинарии. Днем рыбособаки спугнули здесь львиную звезду. Теперь чешуйчатых псов с ними не было. Наверное, зарылись, по своему обыкновению, в соленый ил ближайшей лагуны. Скворцов не знал, впадают ли львиные звезды в спячку во время Карлика. Он высматривал среди зарослей хищного моллюска и проглядел тот момент, когда из водорослей высунулся ствол дробовика и уперся Ремине в бок.
Первым отреагировал все-таки аксла. Зашипел, вскинул трубку. В перепончатой пятерне его, будто сам по себе, вырос веер ядовитых игл.
— Уйми жабу, егерь! — посоветовали из зарослей. — А то враз продырявлю сучку…
— Кортес! Нельзя!
Телохранитель продолжал шипеть, но иглы спрятал и трубку опустил. Скворцов покосился на Реми: только не шевелись! Ремина вела себя как надо: молча стояла с поднятыми руками. Брошенный ею карабин валялся в тени коралла. Егерь очень рассчитывал, что невидимый бандит не обратит на винтовку внимания.
— Стволы на землю! — скомандовал невидимка. — Краги в гору!
Скворцов аккуратно положил револьвер на тропу.
— Трубку!
— Кортес, — обратился егерь к аксле. — Брось трубку.
Аксла обиженно квакнул, но подчинился.
— Петухи парашечные, — прокомментировал невидимка и буркнул: — Хуанито, поднял…
Ламинария зашелестела. На тропе показался волонтер. Бывший волонтер, а теперь — стервятник с Большой дороги. Вид его был жалок. Хуанито исхудал и обносился. А когда он протянул руку к оружию, егерь увидел, что кожа свисает с нее клочьями. Стервятник поднял дрожащими руками револьвер, засунул за пояс, а трубку Кортеса зашвырнул подальше. Аксла презрительно фыркнул. Хуанито отступил на несколько шагов, вскинул ствол.