Егерь

Кушенова Лейла

Мы можем часами стоять у автомата и пить сладкую воду, пока в нас влезает. Вовка обычно пьёт залпом, одним глотком, а потом чихает от газиков, набившихся в носу.

По дороге на стройку нас ждёт Таня, молоденькая продавщица мороженого. Она всегда нарядная, в белом колпаке и фартучке. Завидев нас, она радостно машет, а потом угощает сливочным мороженым в вафельных стаканчиках. Мы же в ответ достаём из загашников папиного обеда мамины пирожки с повидлом. Таня, я и Вовка размещаемся на свежеокрашенной скамейке и дружно

расправляемся с мороженым и пирожками.

– А к нам новую фильму завезли! – Таня глазами показывает на киноафишу.

Её тележка с мороженым располагается прямо у городского кинотеатра «Заря». На большом плакате изображена девочка в синем берете.

– «В моей смерти прошу винить Клаву К», – читаю я вслух. – Вовка, как думаешь, кого убила эта Клава К.?

– Парня свово, ково ж ишо… – важно отвечает за Вовку Таня, дожёвывая пирожок. От пирожка остался только скучный хвостик без начинки, и Таня его внимательно рассматривает, раздумывая, доедать или нет.

– Як це вбила? – удивлённо спрашивает Вовка, разглядывая безобидную девочку на плакате.

– Знамо, как, из любви! Токма вам ишо рано об том знать! – отвечает Таня, решив всё-таки доесть пирожок.

Рядом с нами останавливается автобус. Новенький «Икарус», похожий на огромного синего кита, с шипеньем открывает свои створчатые дверцы-жабры и выплёвывает из чрева галдящих школьников в пионерских галстуках. Они держат в руках цветные шарики, что делает их похожими на стайку мальков.

Мы стоим, разинув рты. Тут вдруг из автобуса вылетает бумажный самолётик, сооружённый из местной газеты, и, совершив манёвр, приземляется прямо у моих ног. Автобус шумно трогается с места, а из окна мне машет девочка с косичками разной длины, торчащими в разные стороны. На ней синий берет, точно такой же, как на Клаве К. с афиши.

Впечатлённые увиденным, мы бежим дальше. Всё ж нельзя забывать, что в сумке у нас обед для папки Митяя. Мамка строго наказывала, чтобы мы донесли еду горячей. По правде говоря, обед давно уже остыл, но мы-то знаем, что папка наш непривередливый. Ест всё, что ни попадя. Мне иногда кажется, что он вообще может и не есть даже. Надуется чаю и работает себе целый день. А когда мамка ругает его за то, что он пьёт воду прямо из-под крана, то только отмахивается и говорит, что от кипячённой воды у него крутит в животе.

Папка работает на городской стройке с самого первого дня. Недавно его назначили начальником смены. С той поры он стал очень важным, пропадает тут днями и ночами. Нам с Вовкой это только на руку, теперь мы можем сбегать в город хоть каждый день.

Папки на месте не оказалось. Не теряя времени даром, мы залезли на крышу подсобного трехэтажного здания, в котором ведутся строительные работы. Отсюда удобно наблюдать за тем, что происходит вокруг. Туда-сюда снуют рабочие и важные дяденьки с чертежами под мышкой. Мы усаживаемся

на бетонной балке, достаём из сумки оставшиеся пирожки и, подъедая папкин обед, заворожённо смотрим на стройку сверху.

Вдруг на противоположной стороне крыши появляется та самая девочка из автобуса. Я её сразу узнал по синему берету и косичкам. Она, раскинув руки, беспечно разгуливает по самой кромке, как по гимнастическому брусу, громко распевая при этом «Взвейтесь кострами». Одета она несуразно: разноцветные гольфики, сползшие с худых ног до растоптанных сандалий, из-под старой порядком растянутой трикотажной кофты выглядывает подол застиранного розового платья. Увидев нас, девочка вдруг встаёт на голову. И через пару секунд, потеряв равновесие, на наших глазах исчезает из виду.

Мы в страхе бежим вниз.

– Померла, мабуть! – вопит Вовка на ходу.

Внизу уже собрались рабочие. Мы еле пробираемся через толпу и вот что видим. Девочка, свалившись с крыши, угодила прямо в кузов грузовика, доверху наполненного стекловатой. Поправляя синий берет, она рассказывает рабочим, как оказалась наверху.

– Я котёнка спасала! Он как запрыгнет на крышу, я за ним! А его и след простыл!

Увидев нас, она смущается. Мы-то знаем, что никакого котёнка и в помине не было.

– Ну ладно, некогда мне тут с вами разговоры разговаривать, – деловито произносит она, спрыгивая с грузовика и отряхивая испачканную кофту.

– Ася!!! Ты цела? – какой-то мужчина в каске подбегает к девочке и трясёт ее за плечи.

– Сколько можно говорить, что я Пеееееппииииии! – закатывает глаза девочка и бежит в сторону вагончиков.

Потом останавливается, оглядывается на нас с Вовкой и показывает длиннющий язык.

– Имя какое-то чудное… – задумчиво произносит Вовка.

Позже от папки Митяя мы узнали, что девочка, упавшая с крыши, на самом деле дочка инженера турбинного цеха. Ей примерно столько же лет, сколько нам с Вовкой. Они недавно приехали из Сибири. Присматривать за девочкой некому, вот она и болтается целыми днями на стройке.

– Шкодная дуже, око та око за нею потрiбен, – вздыхает папка, дожёвывая бутерброд с салом и помидорами.

– А де ж її мама? – спрашивает Вовка.

– А мамка у них була альпінітської і загинула при сходженні чи на Еверест, то чи на Пік Перемоги.

Мы слушаем, разинув рты.

– А почему она называет себя Пеппи? – спрашиваю я, пока Вовка прячет предательские слёзы.

– Мамка її так називали ніби як.

Домой в село мы бежим уже затемно, на ходу перекрикивая друг друга плакатными призывами.

– Землю-красавицу, Родину милую, мы укрепим электрической силою!

– Електрифікація и є основа нового світла!

– Ну ты и дурень, Вовка! «ЭлектрОфикация» правильно говорить!

– Зовсiм нi! Дядько Митяй так говорить! Сам ти дурень!