Его девственница
Шрифт:
Я та девушка, у которой нет ни того, ни другого.
Пока я росла, мой отец был слишком обеспокоен тем, с кем бы я могла проводить время. И, конечно же, ни с кем вроде Луны, я бы никогда не смогла общаться с его одобрения. Мне никогда не позволялось просто «тусоваться» с кем-то. Так что сидеть здесь просто так, болтая с Луной, заставляет меня нервничать. Начнем с того, что мне в принципе некомфортно в обычных житейских ситуациях, а в ситуациях с общением с соседкой по комнате тем более.
– Писательство, - произносит она. – Ты учишься у Габриэля Райана, да?
Я
Луна приподнимает брови. – Как это так?
– Я просто никому никогда не показывала свое творчество.
– Тогда почему же ты учишься в таком классе, который явно не для всех, если твои работы никто никогда не читал, и ты даже не уверена, что хороша в этом?
То, как она задает вопрос, звучит обвинительно, и поток вины струится в моей голове, хотя мне не за что чувствовать себя виноватой.
Потому что я знала Габриэля Райана, когда была ребенком.
Потому что он рос с моим отцом.
Но мистер Гейб читал вступительные сочинения анонимно, ведь так? Он так и сказал, когда мы с отцом приходили к нему в кабинет. Кроме того, он показался искренне удивленным, увидев меня. Вообще-то, было больше похоже на то, что он в шоке. И что расстроился. Определенно расстроился.
Это факт. Мистер Гейб не хотел, чтобы я училась в его классе. На самом деле, он кажется очень раздраженным из-за того, что я еще не бросила его класс. Интересно, ждет ли он этого.
Когда я смотрю в потолок, Луна смотрит на меня, явно ожидая моего ответа.
– Я не знаю, как попала в этот класс. Я просто подала заявление.
Я умалчиваю часть о знакомстве с ним.
Это маленькая белая ложь. Мой отец был бы потрясен. «Бог ненавидит лжецов», - сказал бы он.
Но это не может быть ложью, говорю я себе. Тот факт, что я раньше знала профессора Райана, совершенно не имеет значения.
– Никогда о нем не слышала. Видимо, он известный писатель или типа того? – Луна делает на долю секунды паузу, прежде чем продолжить, не дожидаясь моего ответа. – Я только слышала, что какие-то девушки говорили о тебе, когда я выходила сегодня утром из душа.
Я запинаюсь.
– Говорили обо мне?
Кто мог говорить обо мне?
Я едва произносила более двух слов, в основном «привет» и «доброе утро», некоторым на моем этаже в общежитии за последнюю неделю. Учиться, посещать занятия, ходить в столовую и книжный магазин – вот что является моими приоритетами. Общение с кем-то не на моей повестке дня.
Это, несомненно, порадует моего отца.
– Да, о тебе, - говорит Луна, усмехаясь. – Похоже, что я много знаю о писателях или, тем более, об известных писателях? Я слышала, как эти сучки говорили какое-то дерьмо про амишку с нашего этажа, которая учится
Она говорит это как бы случайно, что я даже не знаю, какую часть из этого обдумывать сначала.
– Говорили д… - я останавливаюсь. Нецензурные слова застревают на кончике моего языка, я почти решаюсь повторить это, но не могу себя заставить.
– Говорили фигню про сектантку? Кто такая амишка?
Луна пристально смотрит на меня.
– Я? Я – амишка?
Луна закатывает глаза.
– Не волнуйся из-за этих девушек. Наследие. Большие сиськи, отсутствие мозгов, семейные деньги. Делят общагу с нами, плебеями, в течение года, чтобы набраться жизненного опыта, - она подчеркивает часть про опыт, произнося слова с придыханием, при этом закатывая глаза.
– Наследие? – спрашиваю я.
Луна говорит так быстро, что мне трудно поспевать за ее мыслями. Она также не перестает двигаться, ее нога упирается в матрас, пока она говорит. Она крошечная связка энергии.
– Понимаешь, - вздыхает она. – Дети родителей, которые учились в этой школе, и их родители учились в этой школе, и их бабушки с дедушками ходили сюда, на протяжении поколений и бла-бла-бла. Наследие. Они не такие как мы.
Они не такие как мы.
Я так удивляюсь тому, что Луна так просто поставила нас обоих в одну категорию, что я даже не знаю, как ответить.
Кажется, она не замечает моего шока. Она просто продолжает говорить.
– В любом случае, ты понимаешь, - продолжает она, печально махая рукой. – Они все испорченные и дерьмовые.
Я киваю, будто знаю это. Реальность такова, что я ничего не знаю о том, кто испорчен, а кто нет. Я никогда раньше не встречала избалованной девушки. В таком городе, как Саус Холлоу, никогда не было ни одного богатого человека. Они были в другом городе, в получасе езды. Я была там однажды, вроде бы.
Мистер Гейб – единственный известный человек, родившийся в Саус Холлоу, и он прославился только после того, как покинул город, что не может быть совпадением. Даже будучи маленькой, я знала, что пребывание в Саус Холлоу, неизбежно будет высасывать каждый кусочек творчества или желание чего-то большего прямо из тех, кто жил там. Раньше я часто задавалась вопросом, что случилось с моей матерью, добил ли ее город, что она больше не смогла этого выносить и поэтому покинула его.
Чем старше я становлюсь, тем все больше понимаю, что, вероятно, именно из-за города она сбежала.
– Я не амишка, знаешь ли, - ляпаю я.
Я чувствую себя глупо, оправдываясь.
Я чувствую себя еще более смущающейся, одетая в длинное платье. Но это ненадолго, у меня есть кое-какие деньги на новый гардероб. У меня имелись кое-какие сбережения на моем банковском счете, когда я покидала Саус Холлоу. Деньги, которые я копила в течение многих лет, работая няней, и откладывала их на черный день. Моя стипендия может кое-как помочь мне, пока я не начну сама зарабатывать, но все же это не те деньги, которые я могу просто так спустить на магазины, покупая новую одежду, в отличие от большинства студентов здесь.