Его должница
Шрифт:
Встаю и иду за ним следом.
— До свидания…
Закрываю дверь.
Со второго этажа спускается Тимофей Тимофеевич. Хозяин той самой клиники, в которой мы с Аней сегодня были. Никому больше не смог доверить осмотр своей женщины. Выдернул человека прямо со дня рождения внука.
— Как она? — Спрашиваю его хриплым голосом.
— Отдыхает, — отзывается он, снимая с шеи фонендоскоп. — Это был обычный обморок. Нервный. Мы обработали руку и укололи успокоительное. Сейчас
— Спасибо, — отвечаю ему с вымученной улыбкой. — Жду ваших супругу и дочь на «прогулку».
Подаю руку. Он хмыкает.
— Не болейте, — отвечает на рукопожатие, — а то они вас разорят своими покупками. В этот раз придут к отпуску закупаться. Всего доброго.
Он отвешивает вежливый кивок головой, забирает свой пиджак и выходит на улицу.
Я наконец-то остаюсь один.
Пишу Саиду и Глебу сообщение, чтобы снимали охрану и сами отправлялись спать. Их тачки под забором напрягают. Никого не хочу видеть.
Все закончилось.
Завтра придёт клининговая и отдраит все до блеска, а пока я хожу по дому прямо как герой американского фильма, в ботинках. В них же заваливаюсь на диван в столовой и несколько минут лежу, стараясь расслабиться.
Не получается. У моей психики тихая истерика, и по телу каждые пять минут пробегает судорога.
Я иду на кухню и достаю из холодильника бутылку вискаря. Откупориваю. Пью, задыхаясь, несколько глотков прямо из горла.
Алкоголь течёт по подбородку на воротник поло. Срывая пуговицы на горловине, скидываю его с себя на пол.
Окидываю кухню невидящим взглядом и пытаюсь представить в деталях, что здесь происходило.
Жесть.
Это просто чудо, что Аня не пострадала. Психически больные в момент аффекта становятся в два раза сильнее, чем обычный человек их веса и пола. Фактически… соотношение такое же, как если бы вместо матери, был я.
Делаю ещё несколько глотков из бутылки и чувствую долгожданный лёгкий туман в голове.
Ещё несколько глотков обжигают пищевод.
Ставлю бутылку на столешницу.
Оставаясь внешне совершенно спокойным, иду в подсобку. Нахожу в инструментах лом и возвращаюсь с ним на кухню.
— Аааааа! — срывает меня.
Одним точным движением сбиваю со стены держатель ножей и ещё по инерции несколько секунд сношу все, что попадается мне под руку.
Несколько кружек, тарелки, чайник, тостер… пофигу…
Взгляд падает на сотейник, стоящий на плите. Открываю крышку. Еда…
Моя девочка приготовила ужин, и он снова у нас сорвался.
Ком застревает в горле.
Это же неправильно! Я должен попробовать.
Будто совершая принципиальный акт медитации, достаю чистую тарелку, накладываю себе, как оказывается,
Отправляю вилку в рот и жую. Вкусно… Очень.
От этого становится ещё больнее.
Я забираю бутылку вискаря шлифую съеденное, выпивая бутылку почти наполовину.
Забираю лом и поднимаюсь на второй этаж.
Здесь у меня есть одно очень важное дело…
Дохожу до конца коридора и открываю дверь. Делаю шаг за порог и чувствую, как меня накрывает злой истерикой.
Здесь везде запах матери. Она брызгалась своими любимым духами. Это я ей их подарил. В восьмом классе. Пол года работал грузчиком после школы.
Я оставил этот запах специально, как якорь, надеясь, что когда-нибудь матери станет легче, и она приедет жить в эту комнату.
Мозг отключается. Я плыву. Меня кидает и шатает в разные стороны.
Уходи! Слышишь?! Я не жду тебя больше!
Звон разбитого зеркала оглушает, но не останавливает. Я продолжаю крушить все, что попадается под лом.
Щепки летят в лицо…
— Лёша… — за моей спиной раздаётся тихое и испуганное. Оно, как выстрел.
Я — долбанный эгоист. Конечно, я ее разбудил.
Оборачиваюсь и смотрю на Анечку, которая босая стоит в дверях спальни и хлопает шокированными глазами.
— Я думала что-то случилось, — качает она головой, оглядывая меня.
— Ты пришла меня спасать? — ухмыляюсь, разжимая ладонь, в которой был зажат лом.
Он с тяжёлым звоном летит на пол.
— Я не знаю, — шепчет она. — Просто пришла… Здесь везде осколки.
Тихо стекаю на пол возле кровати и закрываю лицо.
Я пьяный и слабый. Вот такой.
— Иди к себе, — говорю ей резко. — Уходи!
Слышу тишину, а потом звук шагов… И то, как Аня садится рядом со мной на пол.
Горячие пальчики скользят по моему затылку и плечам. Нежно, успокаивающе…
— Расскажи мне, — просит Аня. — Что случилось? Почему она заболела?
Я резко открываю глаза и ловлю ее руки.
Она осторожно дотягивается пальчиками до моего лица и снова гладит. Щеки, скулы, губы.
«Я мог бы ее сегодня потерять!» — бьется в моей голове.
— Аня, — дергаю за запястья и прижимаю девочку к себе максимально крепко.
Впиваюсь в губы. Заваливаю на пол…
— Алексей… — охает она. — Постой…
— Не могу… — рычу в ответ.
Как обезумевший, зацеловываю ее лицо, шею, плечи… Это же мое! Все мое!
— Анечка… — дергаю вниз лямки топика, под тихие девичьи попискивания съедаю вкусную, аккуратную горячую… охренеть просто можно!
Аня впивается ноготками в мой затылок и вся напрягается, как струна.