Его глаза
Шрифт:
Она так же серьезно взглянула на него. Эти слова почему-то были ей приятнее всех остальных похвал и шума. Она, сама не зная как, протянула ему руку.
— Учиться... да...
И по ее тону он понял то, о чем нетрудно было догадаться. Мелькнула мысль, что при его средствах он мог бы помочь этой девушке; но он был осторожен и расчетлив и не позволил себе остановиться на этой мысли. С этой минуты он с скрытой зоркостью стал следить за Стрельниковым и ею.
Упрашивали ее петь, и она стала петь все, что знала, все, что возможно
Чтобы было свободнее петь, она расстегнула воротничок кофточки и открыла нежную девическую шею, завернув мыском воротник под кофточку. От возбуждения и пения у нее пересохло в горле и она попросила пить.
Даллас бросился к столу и налил ей бокал вина, но Дружинин сказал:
— Зачем вина. — И тут же наполнит стакан из сифона и поднес ей одновременно с Далласом.
Она взглянула на золотящийся бокал художника, к которому так тянуло губы, но рядом поднялся другой бокал с живыми игольчатыми пузырьками. Стрельников с вспыхнувшей тревогой ожидал, к кому протянется ее рука.
— Перед дамой благородной двое рыцарей стоят, — шутливо продекламировал Даллас. Она рассмеялась и, взяв в руки оба бокала, подняла их и сказала, направляясь к столу:
— Мы сделаем так. — Она взяла первый попавшийся пустой бокал и, отлив в него по половине вина и воды, поднесла напиток к губам.
— Молодец, Ларочка, — одобрили ее находчивость художники.
Даже Кроль восхитился по-своему:
— Орнамент настоящий.
Он пытался подпевать ей и раньше, а теперь не выдержал и обратился с предложением спеть вместе какой-нибудь дуэт.
Она знала только один старинный романс Глинки: «Не искушай». Забавнее всего, что этому романсу ее научил отец, с которым она вместе распевала его у себя дома. Воспоминание на минуту ущемило ее сердце; у отца был прекрасный голос и в юности его соблазняли артистической карьерой, которую он отверг, чтобы прозябать в нищенском селе с своей многочисленной семьей. И когда он с торжественной семинарской манерой выводил: «Разочарованному чужды все обольщенья прежних дней», голос его дрожал, а матушка вытирала слезы.
— Нет, нет, я этого не стану петь.
Но все, не понимая ее отказа, стали упрашивать и особенно Кроль. Наконец, когда его почти круглая фигура опустилась перед ней на колени, это вышло так смешно, что ее печальное настроение исчезло так же быстро, как пришло, и она уступила.
Толстяк-архитектор с волнением, которого он никак не мог побороть, начал романс. У него был приятный, несколько надорванный баритон, но это шло к романсу. И когда ее голос перевился, как плющ, с его, печаль вернулась, но еще острее и мучительнее.
— «Немой тоски»... — с чувством продолжал баритон, бледнея и опуская голову.
— «Немой тоски моей не множь», — высоким звенящим голосом снова вступила она, поднимая глаза с задрожавшими ресницами.
— «Не заводи о прежнем слова».
И вдруг ей с страшной ясностью представилось
Слезы брызнули из глаз, она отошла к окну и, уронив на подоконник руки, спрятала в них свое лицо. Голова ее совсем почти ушла в плечи, очерк которых сейчас явился угловатым и детским, и эти детские плечи вздрагивали от рыданий, и вся она с своей тонкой фигуркой показалась ребенком.
Все растерялись и почувствовали себя неловко, а Кролю прежде всего стало досадно, что так нелепо оборвался дуэт, который великолепно наладился. «Форменная истеричка», — решил он, и еще раз утвердился, что с бабьем не сваришь каши.
Все почему-то единодушно обернулись к Стрельникову с недоумевающим молчаливым вопросом.
Он скорей других мог догадаться о причине, но и у него в жалость влилось безотчетное раздражение.
В то время, как Даллас уговаривал ее выпить воды, Стрельников подошел к ней, коснулся ее локтя и назвал по имени. Не глядя на Дружинина, он чувствовал его взгляд, испытующий и холодный.
Так как девушка не отозвалась, он насильственно бодро спросил:
— Ларочка, да что с вами?
Она поднялась, еще стоя к ним спиной, отерла платком лицо и, постояв так еще мгновение, обернулась застенчиво, ни на кого не глядя.
Даллас укоризненно-шутливо покачал головой:
— Ай-ай, барышня, нехорошо.
Она беспомощно улыбнулась, виновато взглянула на Стрельникова и пробормотала:
— Ну, вот видите, что я устроила.
— Положим, это пустяки, — успокоил ее Стрельников. — Но, скажите, с чего это?
Она, еще с мокрыми ресницами и не рассеявшейся грустью, произнесла, вздохнув после плача:
— Родных вспомнила.
Все улыбнулись, а Даллас комически развел руками, закатывая глаза:
— Аллаверды.
Всем опять стало легко, а Кроль даже обратился к ней с вопросом:
— Начнем снова?
— Нет, нет, я хочу домой.
Она еще раз передохнула, но уж гораздо легче и прояснившимися глазами обвела художников и остановила взгляд на Дружинине, который оставался все на том же месте, подозрительно наблюдая во время этой сцены за Стрельниковым.
Голубые вопросительные глаза Дружинина встретили ее взгляд, и она не сразу оторвалась от них. В этих глазах она уже не впервой чувствовала вопрос, который ее беспокоил.
Она поспешила перевести глаза на Стрельникова и скачала:
— Вы меня проводите?
Тот утвердительно наклонил голову.
Даллас, Лесли и другие стали ее убеждать остаться и еще попеть.
— Нет, нет, когда-нибудь в другой раз.
От ее мальчишеского веселья не осталось и следа: лицо ее, как будто сразу несколько опухшее от слез, потеряло свой задор. В какие-нибудь два часа своего пребывания среди них, успело несколько раз измениться не только ее настроение, но и лицо.