Его маленькая предательница
Шрифт:
Тишина давила. Чувствовала, что немного и будет взрыв. С его стороны, так как видела в его глазах темноту.
— Ира, ты где? — пробубнила бабушка с порога дома, входя в коридор, и послышались тяжелые шаги.
Я смогла оторвать взгляд от Медведева и отступить. Крутанулась, и на дрожащих ногах поплелась к газовой плите. Чайник уже давно кипел, поэтому выключила конфорку и налила в кружки кипятка. К чаю вытащила из буфета печенье и конфеты, которые я покупала на вокзале, когда ехали сюда.
Бабушка заглянула в кухню и, замечая обстановку, проговорила:
— Можно
— Нет, мы не сможем задержаться. Нужно ехать, — сообщил Олег, продолжая испепелять меня взглядом.
— Ой, как жаль. А я-то думала попросить заварить железный бак. Там щель. Раньше Сидорова Михаила просила туда воды залить, а вот потек и все, даже огород не могу полить, да и скотину… Ведрами что там принесешь? И спина болит.
— Сварка есть? — поинтересовался мужчина, чему удивилась.
— Да откуда? Раньше все было, а то один попросит, то другой, и все вытащили. Раньше требовала, а потом… — старая женщина махнула рукой и поправила выбившийся волосок, заправив за ухо. У бабушки до сих пор были длинные волосы. Она всегда их заплетала гулькой.
— Как закончим со своим делом, заедем и все сделаем, — выдал свой ответ Медведев таким тоном, что даже сомнений не закрадывалось в обратном. Была уверена, он так и сделает.
Конечно, я не представляла, как это будет выглядеть, но одно радовало — его уверения, что все сделаем — значит, есть реальный шанс помочь Маше и Алене.
— Ладно уж… тогда чай попьем в беседке, — пробубнила бабуля и обратилась к Олегу: — Давай, соколик, полезай в погреб за угощением.
Через семь минут мы сидели в беседке и пили чай с малиновым вареньем и сгущенным молоком, приготовленные бабушкой по особенным традиционным семейным рецептам. Разговаривали на тему погоды, посевной, грызунов. Потом Олег отошел, оставив нас с бабушкой одних.
— Плохое случилось с Машей, да? — уверено спросила она.
Я только пожала плечами и заверила:
— Олег должен помочь. Не волнуйся.
— Это хорошо. И пусть приезжает ко мне с кнопкой своей… Хорошая она, — вдруг проговорила Клавдия Егоровна, и я почувствовала грусть и обиду. Было странно видеть и слышать заботу бабуши. Конечно, я старалась не завидовать, но мысль о том, что она так быстро легла душой к незнакомым, когда к нам, своим родным внучкам, относилась столь безразлично, выбивала из колеи. Сейчас она другая, но все равно, мне было невыносимо больно. Ведь если бы она вела себя с нами по-другому, то, может, и Алла была не столь наглой, корыстной и злой.
— Я передам, — заверила ее и поднялась, начиная собирать тарелки. Бабушка лишь смотрела и дергала губами.
Когда сполоснула кружки в тазу, а потом перевернула и поставила на клеенку, услышала:
— Ир, ты не серчай. Я… не любила твою мать, ненавидела ее всей душой, и когда случилось горе — винила в смерти сына. Все ей хотелось отдыхать. Сидели бы дома, и не случилось беды. А вы… так похожи были на нее. Мне было тяжело. Ты
Ничего не могла сказать. Ничего. Родители матери отказались от нас, потому что презирали отца, а Клавдия Егоровна, оказывается, еле переносила нас, потому что ненавидела мать. Вот так все просто и жестоко… по отношению к двум девочкам, у которых в один миг разрушилась жизнь — разбились родители и они оказались никому не нужны.
Посмотрела на нее и тихо проговорила:
— Тебе, взрослой женщине, было тяжело, а нам крохам, вероятно, легко.
— Я сейчас понимаю… — с грустью призналась она.
— Когда Аллы нет, а я… похожа на тень? — вдруг вырвалось у меня от обиды. — Ты хоть знаешь сколько всего я вытерпела? И все потому, что была ей всем, совершенно потеряв себя. А так неправильно. Неправильно! Я ведь даже не знала, что такое игрушки и игры. Стирала, убирала, продукты портила, пытаясь приготовить что-нибудь съедобное. А тебе было не до нас… тебе было тяжело.
— Ира… прости. Ты должна понять, я потеряла сына… Когда у тебя будут дети, ты обязательно меня поймешь.
— Пойму? Что внуки не нужны? Потому что они похожи на своих родителей. Вероятно, может быть, когда-нибудь… — выдохнула, сдерживая слезы, и, понимая, что не хочу оставаться здесь и сейчас, проговорила: — Ты отдыхай. Мы поедем. Видела, Олег уже пошел к машине. Нужно идти за сумками.
— Может, уговоришь его на обед остаться? — виновато спросила она.
— Нет, нам нужно ехать, — раздалось позади меня.
Обернулась и увидела Медведева, стоявшего у яблони, сложившего руки на груди. Была уверена, что он слышал каждое слово, и стало неудобно. Я кивнула и проговорила:
— Хорошо.
Подошла к бабушке, обняла и прошептала:
— Береги себя.
Она только вздохнула, а потом тихо спросила:
— Ты, правда, потом приедешь?
Сейчас я даже не хотела думать об этом. Но так нельзя, поэтому кивнула и успокоила:
— Да, потом. Не нужно провожать. Я только вещи возьму.
Прошла мимо Медведева, оставляя его с бабушкой, и побрела в дом. Схватила две сумки, свою и подруги, не зная, что нас ждет, и как увидимся, решив взять их на всякий случай. Из маленькой сумочки достала деньги, что вчера сняла и положила на холодильник, где у бабушки всегда в хрустальной пепельнице, оставшейся от деда, лежала мелочь и деньги на хлеб. Вывалив всю мелочь и несколько крупных купюр, обернулась и встретилась с глазами мужчины, наблюдающего за мной.
Даже немного разозлилась, что он постоянно рядом, будто следит за каждым моим шагом. Шпионом подрабатывает? Или переживает, что убегу? Хотела уточнить, но не стала, сдержалась.
— Уже едем? — спросила у него.
— Да.
Взяла сумки и пошла мимо, как вдруг он остановил меня, схватив за руку, и произнес:
— И кто же такая Лисина Ирина?
Изумилась странному вопросу, а потом произнесла:
— Предательница, которой ты помогаешь за интимные услуги. Вроде так.
Мужчина нахмурился и, забрав сумки, грозно выдал: