Его маленькая слабость
Шрифт:
— Добрый вечер! — слышится знакомый голос за моей спиной.
Поворачиваюсь и улыбаюсь:
— Костян! Ой, извиняюсь, Константин Дмитриевич! — весело говорю я, пожимая другу руку и хлопая по плечу. — Слыхал, ты у нас в ректоры заделался? Красава!
Настроение отличное. Не припомню, когда мне последний раз было так хорошо. Наверно… никогда.
И все дело ведь в ней. Той, что вот-вот должна появиться на сцене.
Ощущение, словно я, по меньшей мере, Санта, что исполняет заветные желания одной конкретной
— Вот он! Такой же оболтус! — ворчит Сан Саныч, прерывая мои мысли и хмуро смотрит на Костяна. — Нет бы, отца поддержать, а вам лишь бы все наперекор чудить!
С этими словами батя Валерки удалился, очевидно, осознав, что по интересующему его вопросу приструнения Валерона, в наших лицах ему поддержки не сыскать.
Валера и Костя были одноклассниками, потому Сан Саныч не скупится на выражения в отношении этих двоих. Это я примкнул к этой троице несколько позже. Как раз, когда завязывал с темным прошлым. А потому мне не досталось отеческих отповедей Сан Саныча.
Рядом с нами возникает официантка с подносом, на котором стоят наполненные роксы:
— Глеб Виталич, вам как обычно? — спрашивает девушка, явно желая угодить начальству.
Бросаю неосознанный взгляд на дверь, что ведет в гримерку и, усмехнувшись, отвечаю:
— Не нужно. Похоже, я и так неплохо справляюсь.
Официантка, растерявшись из-за моего ответа, кивает и спешит удалиться.
— Ну, рассказывай, Кость, — толкаю друга в бок локтем. — Куда пропал? Неужто женился?
Вижу, что он как-то невесело усмехается:
— Если бы, — отмахивается он.
— Раз нет, то куда пропал? Ты же раньше постоянно у меня в клубах зависал. С этим еще… Игорьком.
Он тяжело вздыхает. И мне как-то не по себе от тоски в этом вздохе. На мгновение кажется, что я бы тоже так вздыхал… будь я сейчас один.
— Уезжал я. А потом вернулся… и как-то не до того стало, — он пожимает плечами. — Может, повзрослел просто.
— О, друг, чувствую, за этим твоим взрослением скрывается непростая история, — хлопаю Костика по плечу, не желая навязываться. — Если захочешь поделиться, приезжай ко мне в любое время. Выпьем, поговорим.
— Договорились, дружище, — усмехается Костян.
— Кстати, Кость, не в службу, возьмешь к себе студента на следующий год?
— Ты же знаешь, я по блату не работаю, — смеется он. — Но для тебя, сделаю, конечно.
— Да какой блат? — отмахиваюсь я. — Умница, отличница. Так что и сама бы справилась. Только у нее сейчас операция, и неизвестно, сколько времени восстановление займет, так что вся эта вступительная волокита совсем некстати. Потому и прошу.
— Смотрю, ни у меня одного непростая история для обсуждения за стаканчиком появилась, — ухмыляется Костя, когда между нами вдруг вклинивается наш третий друг.
— Батя
— О, какими судьбами? Сан Саныч сказал, что ты работаешь не покладая скальпеля, — смеюсь я.
— Для него — да! Он со своими нотациями уже мне плешь проел, — ворчит Валерон.
— Да правильно он говорит: семьей пора обзаводиться! А ты все в девках сидишь, — продолжаю я потешаться над другом.
— А вы-то оба, я смотрю, уже примерные семьянины? — язвит Валерка.
Я на этот вопрос довольно помалкиваю, тогда как Костян окончательно сдувается.
— Что там с твоей слепой? — продолжает Валера. — Чего вдруг откладывать решил?
Его прерывают приветственные аплодисменты, и мы все как один поворачиваемся к сцене:
— Вот прямо сейчас и узнаешь, — тихо отвечаю я Валере, кивая на выходящую на сцену девушку.
Аню провожает официантка — одна из немногих работниц на сегодняшнем мероприятии. В такие дни у нас работают только самые проверенные ребятки, с кристально чистым досье. На всякий случай.
— Хочешь сказать, это она и есть? — бормочет Валерка.
— Тихо ты, — шиплю строго.
Аня стоит с закрытыми глазами, словно изучая зал так, как может только она. Вижу, что нервничает, едва заметно вытирает ладони о подол платья. А грудь высоко вздымается от нервного дыхания.
Какие же долгие секунды!
Черт, если учесть ее страх перед сценой, то это была заведомо проигрышная лотерея. Может она и не помнит о своем страхе, но видимо подсознательно все равно боится. Вот же я осел!
Подаюсь вперед, чтобы увести ее со сцены, как вдруг она решается и кладет руки на микрофон. Выдыхаю облегченно, когда наконец слышу ее голос. Она все же сделала это.
Меня вдруг такая ностальгия одолевает. Все вокруг словно вмиг исчезают.
Я так много ночей с ней наедине провел. Вот так. Я в зале, а она на сцене. Поет.
— Буду я той, что все сносит и ждет…
Какая-то пророческая песня. Она ее и раньше пела, но я никогда не вслушивался в слова. Сколько она всего вытерпела от меня, прежде чем я…
А что, собственно я?
— Но я встану. И голос мой не задууушат. Он ваш старый мир рааазрушит…
Опять слова в точку. Усмехаюсь, роняя голову на грудь, и вновь поднимаю на свою птичку взгляд. Разрушила меня до основания. Мой мир, мысли, чувства. Все, что я когда-то считал правильным и логичным, эта девчонка перевернула мановением своей легкой руки.
В голове полный сумбур. Что она сделала со мной?
Телефон в руке привлекает мое внимание вибрацией, и я тут же бросаю взгляд на Анино запястье, убеждаясь, что я-таки додумался снять с нее часы на время выступления, чтобы не отвлекали.