Его моя малышка
Шрифт:
– Или я зашёл не туда, – словно очнувшись, отпрянул он.
– Это ваша спальня. Но я могу объяснить, – выдохнула и опустила напряжённые плечи Марина, стараясь держать лицо. Казаться спокойной, всё понимающей, ничем не смущённой, равнодушной.
– А я? – усмехнулся Гомельский. – Как я это объясню? – покачал он головой.
– Вы и не должны. А я… – она нервно сглотнула, замолчав от брошенного на неё взгляда, безошибочно поняв, что сейчас не нужно
– Я пойду…
– Я провожу…
Вырвалось у них одновременно.
Гомельский молча открыл дверь. И молча шёл следом, вниз до парадной лестницы входа.
– Праздник будет в саду, – остановился он в дверях и заставил Марину обернуться, показывая, большим пальцем за спину, что сад там.
– Спасибо. Отлично вам отпраздновать. Но мне пора.
– Марин, позвольте мне как-то сгладить…
– Роман, мы взрослые люди. Не думаю, что это может стать какой-то проблемой, – пятилась она по ступенькам.
– Если вы сейчас уйдёте, эта неловкость так и останется между нами, – словно держал он её глазами.
– Значит, пусть останется, – улыбнулась она. – Но сейчас вам нужно заботиться не об этом. Лидия Васильевна снова повредила руку. Ей одной с Дианой не справиться. Собственно, поэтому я оказалась в вашей спальне.
– С Дианой всё в порядке? – тут же забыл он обо всём остальном и тревожно нахмурился.
– Да. Она спит. Под присмотром вашей домработницы. Но лучше бы вам не оставлять её сегодня с дочерью, простите. Спасибо за чудесный вечер!
– Моя жена, я надеюсь, – оперся он рукой о перила и как-то болезненно скривился. – Надеюсь, она не наговорила вам лишнего?
– О, нет, нет, напротив. Мы мимо поболтали.
– Просто она хотела…
– Пусть она приедет, я поговорю с ней в офисе о том, чего она хотела, – и без его пояснений понимала Марина, что именно за этим он её и позвал.
– Может, всё же останетесь? Будет фейерверк и пара популярных звёзд обещали гнусавить без фонограммы, – снова показал он за спину, но как-то без особой надежды.
– Мне совершенно это неинтересно, – спустилась она до самого низа.
– Я просто понятия не имею, что вам интересно, – сбежал он по ступеням, и сам подал пальто, что уже принёс любезный мажордом.
– Спасибо, – подцепила она кашемир за вешалку, вместо того, чтобы надеть, и закинула на плечо.
– Мне интересен ваш инвестиционный проект. Пришлите документы. Мой финансовый отдел их посмотрит.
– Спасибо! – прижал он руку к сердцу.
– Не благодарите, – уверенно качнула головой Марина. И была рада, что до
Строгий дядька в ливрее, закрыл за ней дверь и пожелал счастливого пути.
Только когда лимузин тронулся, Марина, наконец открыла свою сумку и аккуратно сложила по пакетикам высохшие ватные палочки.
И руки предательски тряслись, вот только совсем не тест был сейчас тому виной.
Глава 23. Роман
Он хотел прибить жену немедленно. Придушить этим чёртовым шарфом. За всё. За дурацкую затею, на которую он повёлся. За грёбаный стыд. За неловкость, что ему пришлось пережить. За брошенную без присмотра дочь. За музыку, что гремела на улице. И если бы там пошёл дождь, то и за этот дождь тоже.
Но больше всего за то, что именно из-за неё он был сейчас так зол. А зол он был потому, что этот нечаянный дурацкий нелепый поцелуй, оставленный на губах другой женщины, что-то доломал в нём. Словно остановил по инерции раскачивающийся маятник. Вывел из строя часовой механизм, что медленно, неотвратимо ржавел, скрипя шестерёнками, и, наконец, встал.
Это дикое постыдное игрище в нескольких шагах от кроватки со спящим ребёнком, невольным участником которого стала женщина, рядом с которой он хотел быть лучше, окончательно лишило его ощущения мнимого благополучия. Его давно напрягала неправильность того, как они с Лизой живут. Но Роман убеждал себя, что всё наладится, и так успешно закрывал на всё глаза, что сам верил в спокойное комфортное течение своей жизни, в которой он был всем доволен, свободен в своих решениях, успешен, счастливо женат.
Но вместе с шёлковым шарфом, кажется, снял и свои пыльные розовые очки.
Роман никогда не изменял жене. Никогда. И не думал, и не собирался, и не хотел. Это был его выбор, его решение и желание – связать свою жизнь с одной женщиной. Никто его не неволил. И он был ей верен.
Ему было всё равно как живут другие. Претило, когда кто-то говорил, что не смог устоять. И смешило, когда слышал, что якобы девушка сама бросилась на шею, к ногам, в постель, ну не отказываться же. Что-то против его воли к нему в постель никто ни разу не бросался. Скорее наоборот. До женитьбы ему хватало одного движения бровей, чтобы уехать из бара не одному. А после: если бровями не дёргать, то никто и не переходил границы дозволенного. И он то мог, но не хотел.
Конец ознакомительного фрагмента.