Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Фриц выпустил из рук ветку, за которую держался, и вышел на опушку леса.
Было еще очень темно. Стрельба доносилась справа, а где-то совсем рядом слышались голоса, немецкие голоса...
– Вот свалится на тебя с дерева бандит, тогда узнаешь.
– Брось шутить, толстяк, теперь они никуда не денутся.
Послышался шелест листвы и храп лошади. Постепенно эти звуки стали удаляться.
Шменкель сделал крюк, чтобы снова не нарваться на гитлеровцев, и пошел, как ему казалось, в направлении, где еще шел бой. Вскоре стрельба прекратилась,
Пронзительный истошный крик заставил его остановиться. В листве деревьев мелькнул свет фонарика. Потом кто-то громко засмеялся. Осторожно переходя от дерева к дереву, Фриц приблизился к этому месту.
– Здесь только раненые, разве вы не видите?
Слова эти произнесла доктор Кудинова, а говорила она их эсэсовскому офицеру. Немец стоял к Шменкелю спиной, и Фриц видел только его широкую спину в длинной кавалерийской шинели. Офицер светил фонариком прямо в лицо Куликовой, а другие эсэсовцы шарили по носилкам, на которых лежали раненые партизаны. Фриц увидел, как над носилками, на которых лежал один из раненых партизан, склонилась молоденькая санитарка Аня. На щеке ее алел рубец.
– Я врач. Доктор. Понимаете? У меня нет оружия. Красный Крест, понимаете?
– говорила Кудинова на ломаном немецком языке.
Черные волосы обрамляли ее лицо, а большие глаза бесстрашно смотрели на гитлеровцев.
Офицер снова расхохотался:
– Так, значит, вы доктор?! Слышали?!
– И он поднял руку с пистолетом.
– Жидовка! Вот тебе твой Красный Крест!
И он выстрелил Кудиновой прямо в лицо.
Фриц поднял автомат и, целясь в широкую спину эсэсовца, нажал на спусковой крючок. Затвор лязгнул, но выстрела не последовало: магазин был пуст. Что было дальше - Фриц помнил смутно. Помнил только, что заплакал. Заплакал горько и безутешно, как плакал, когда гестаповцы убили его отца.
Упав на мокрую землю, Фриц долго лежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, гитлеровцев уже не было. Чья-то рука коснулась головы Шменкеля. Фриц открыл глаза и увидел Горских.
– Мы совершенно случайно нашли тебя. Я даже думал, что тебя уже нет в живых.
Шменкель встал и надел фуражку. Рассветало.
– Ты был здесь? Когда?
Комиссар показал на расстрелянных фашистами партизан.
– Возьми себя в руки, Иван. Надо похоронить их.
Тут же были Виктор Спирин, Рыбаков, Прохор, Михаил Букатин и еще несколько человек из группы Горских.
Партизаны перенесли тела расстрелянных товарищей в небольшую ложбинку и прикрыли их еловыми ветками. Сверху положили большие камни...
Потом бойцы разожгли крохотный костер: нужно было натопить воды из снега, чтобы размочить сухари. Надя не могла есть: смерть доктора Кудиновой и санитарки Ани ввергла ее в состояние шока.
В течение дня партизаны наткнулись еще на несколько своих групп. Самая большая из них сгруппировалась вокруг начальника штаба. Филиппов рассказал о гибели командира отряда.
Оценив обстановку, Васильев
– Он отстреливался от наседавших на него гитлеровцев до тех пор, пока не кончились патроны, - рассказывал начальник штаба.
– Погиб он в рукопашной схватке, а ведь одна рука у него была ранена.
Теперь Шменкель понял, что за выстрелы он слышал справа. Васильев, третий командир отряда "Смерть фашизму" геройски погиб в бою с врагом.
Получилось так, что Горских сам взялся командовать отрядом. Филиппов не возражал.
Партизаны забрались в глушь заснеженного леса, чтобы передохнуть. Ночью они снова двинулись на север: решили еще раз попытаться вырваться из окружения. Но и там натолкнулись на сильный заслон противника. Не вступая в бой - с тем количеством патронов, которые у них остались, это было бы безумием, - они быстро отошли в лес и двинулись в направлении старого партизанского лагеря, который находился неподалеку от села Татьянка.
Прежде чем двинуться в путь, Горских сказал бойцам:
– Мы не разбиты, товарищи. Пока мы живы, будем сражаться. Смерть фашизму!
* * *
На опушке леса лежал человек. Место он выбрал очень удобное: оно скрывало его от посторонних взглядов, а сам он хорошо видел лежавшую впереди местность. Никакого оружия у него не было. На шее висел полевой бинокль, в который он смотрел время от времени. Впереди, километрах в двух, находилась деревушка. С одной стороны, где тесно жались друг к другу приземистые домишки, бушевал пожар, слышались крики. С другой стороны проходила полевая дорога.
Между домами по дороге в сторону леса двигались два грузовика. В бинокль было видно, что оба они доверху нагружены какими-то мешками.
Человек выругался. Ему все надоело: и то, что происходило, и то, что вот уже много дней подряд он не ел ничего, кроме куска мяса дикого кабана, воды, да и то не настоящей. Разве из снега это вода...
Где-то совсем рядом хрустнула ветка. Между кустами шла женщина. На ней были валенки, полушубок, на голове - шерстяной платок, завязанный по-крестьянски крестом. Через каждые два-три шага женщина останавливалась и прислушивалась.
– Эй! Иди-ка сюда!
Услышав окрик, женщина застыла на месте. Потом, подумав немного, медленно пошла.
– Я здесь!
Мужчина вылез из ямы и, сделав несколько шагов навстречу, остановился.
– Партизан?
На лице женщины застыло изумление. Словно желая убедиться в том, что перед ней действительно живой человек, она схватила его за одежду.
– А говорили, что вас всех расстреляли...
– Значит, говорили неправду. Ты что ищешь?
– Место, чтобы спрятаться от смерти.
– Женщина подняла на него глаза.
– Знаешь, что фашисты натворили? Слышишь детские крики? И так везде. И это они называют судом. А за что, я тебя спрашиваю? За что?!