Его одержимость

Сова Анастасия

Ризван уходит из туалета первым. Предварительно он опускает мое платье. Медленно стаскивает вниз плотную эластичную ткать.

Мои ладони болят оттого, как сильно я сжимала мраморную столешницу. Глаза все еще блестят, но теперь кажутся пустыми и безжизненными.

Я стараюсь восстановить дыхание прежде, чем хотя бы просто начать шевелиться. Сдвинуться с места и разжать, наконец, приросшие к мрамору пальцы.

Умываюсь холодной водой. Благо, на мне нет ни грамма косметики: тушь с подводкой не потекли, губы не смазались. Выгляжу

вполне себе нормальной девушкой. Только грустной.

Глаза краснеют, когда начинает хотеться плакать, но я снова и снова обливаю лицо водой, чтобы не допустить этого. Я же сильная. А сильные не плачут. Сильные не сдаются и не пасуют перед опасностями.

– Вам плохо? – неожиданно в туалете рядом со мной оказывается какая-то женщина.

– Нет, все в порядке, – вымученно улыбаюсь. – С парнем поссорилась, – добавляю, на всякий случай, потому что вид у меня сейчас, действительно оставляет желать лучшего.

– Если нужна какая-то помощь…

– Нет, все в порядке, – снова повторяю. – У нас иногда бывает, – улыбаюсь, теперь уже стараясь сделать улыбку более натуральной, хотя внутри кошки острыми когтями разрывают мне душу. В клочья. Без жалости и сожалений.

Я хочу закричать, чтобы выплеснуть истерику, ведь тогда станет легче. Вот только у меня нет на это права. Нужно давить в себе любую слабость, если я хочу выбраться из лап чудовища и вернуться домой. Он не сломает меня. Не вывернет наизнанку. Не вырежет душу. Что бы Ризван со мной не делал – я не потеряю себя. Обещаю.

Когда возвращаюсь в зал, Ризван снова разговаривает с кем-то по телефону. Вид у него грозный, как у голодного медведя. У такого на пути лучше не стоять.

Он кивком указывает мне в сторону выхода, продолжая общаться с невидимым мне собеседником на непонятном языке.

Мне неприятно думать о том, что в туалете Алаев говорил о какой-то женщине, из-за которой нам придется срочно вернуться в особняк.

Сама не понимаю, как смогла расслышать и, тем более, уловить суть разговора в тот момент. Но мозг быстро зацепился за обрывки фраз, будто это что-то важное.

«Чтобы ни на шаг от нее не отходили!» – сказал Ризван.

К нему пришла какая-то женщина? Девушка? Кто она такая, если вызывает так много эмоций, пусть и негативных?

Болезненный укол пронзает грудь. Неуместная ревность кажется неправильной. Да она и есть такая. Глупая и совсем неподходящая к ситуации.

Я не могу ревновать человека, которого ненавижу, которого презираю всем сердцем и которого боюсь до трясущихся поджилок.

У него много разных женщин, сам говорил. И эта может быть любой из них. Вот только какое мне дело?

Ризван вышвырнет меня как только придет время, если раньше не решит разделаться, а через пару дней и имени моего не вспомнит. Была рядом очередная послушная дырка – а теперь ее не стало.

От горечи и обиды за себя прикусываю губу. Металлический привкус крови быстро наполняет рот. И хорошо.

Будет мне напоминаем о том, что эмоциями жить нельзя, надо их просто выключить. Постараться избавиться от всего, что делает меня уязвимой и слабой.

А еще нужно перестать видеть в человеке, забравшем меня с моего же дня рождения, что-то хорошее. Надеяться на то, что там, под маской лютого зверя, обычный мужчина, способный любить и сострадать.

Всю дорогу Алаев напряжен. Напряжение читается в каждом движении. Он ведет машину намного резче, чем до этого. Пару раз я даже успеваю попрощаться с жизнью.

Никогда не видела, чтобы мужчина так волновался. Злился, раздражался – да. Но сейчас эти чувства круто перемешаны с волнением. Он будто переживает. Волнуется из-за встречи с ней.

– Поднимайся к себе, – холодно распоряжается, когда мы выходим из машины.

Мне не остается ничего, кроме как повиноваться.

Мы вместе проходим в дом. Я иду чуть спереди, Ризван позади. Но ступает шаг в шаг. Как надзиратель.

Мне даже начинает казаться, что это своеобразный контроль за выполнением приказа, но я понимаю, что это не так, когда мы оба оказываемся в холле.

Глава 17

Ризван

Я хочу ее всю. До капли испить. Делать своей до тех пор, пока не кончатся гребанные силы. Вертеть на члене как вздумается и дарить такое наслаждение, чтобы сучка и думать не думала на сторону смотреть.

Она мне мозг в кашу за несколько дней превратила. Поджарила как яйца на сковороде. Серая масса в член за секунду перетекает, как только девчонка оказывается в поле зрения.

Может, Анвар все же прав, и зря я не поимел ее тогда?! Мне станет легче, когда вытрахаю ее как следует. Натяну до самого желудка, а потом успокоюсь. Нездоровое наваждение выйдет через член вместе со спермой, которой я снова ее помечу.

И я давно бы выебал ее, как обычную шлюху, не будь в Насте чего-то такого, что не дает с ней, как с мясом поступать. Оберегать хочется, блядь! Защищать. Чтобы никто не смел даже взгляд в ее сторону кинуть.

Бесит! Жутко бесит! Столько презрения я к себе еще никогда не испытывал.

Бархатистую белую кожу даже под платьем спрятать не удалось. Так и манила. Тянуло коснуться. Черную ткань к херам разорвать на клочки. На кусочки. Оставив только тело, с которого мне башню рвет, как пацану прыщавому.

И хочется, чтобы Настя сама на член просилась. Выпрашивала, а потом ублажала с рвением породистой шлюхи. Чтоб вечером на коленях меня встречала. Задом от нетерпения виляла. И в рот брала не по приказу, а потому что нет в мире лучше занятия.

Но и ломать ее мне нравится. Румянец этот. Он на щеках горит красными пятнами всякий раз, когда тему про трах завожу. Да и вообще… Как увидит меня – помидоркой становится, не иначе.