Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

Дойл Артур Конан

Профессор склонился над стаканчиком с вареным яйцом с таким видом, будто отпустил галантный комплимент, но леди надула губы и недовольно повела плечами.

– Ты опоздал к завтраку, Джон, – сказала она, помолчав.

– Да, Ада. Я плохо спал. Наверняка какая-нибудь церебральная гиперемия, вызванная слишком активной работой мозговых центров. Я что-то слегка взволнован, мысли путаются.

Сестра воззрилась на него в недоумении. До сих пор мыслительные процессы профессора, как и его привычки, не давали сбоя. Двенадцать лет жизни с ним под одной крышей приучили ее к мысли, что брат

ее живет в тихом и безмятежном заоблачном мире науки, недоступном для мелочных страстей, которые столь пагубно воздействуют на более скромные умы.

– Ты удивлена, Ада, – констатировал он. – Оно и понятно. Я бы и сам удивился, если бы мне сказали, что моя сосудистая система настолько подвержена внешним влияниям. Ведь, в конце концов, если глубоко копнуть, любое волнение – это ответная реакция сосудов на внешние раздражения. Я подумываю жениться.

– Только не говори, что на миссис О’Джеймс! – воскликнула Ада Грэй, откладывая ложечку для яиц.

– Дорогая моя, у тебя прекрасно развито женское чувство интуиции. Речь идет именно о миссис О’Джеймс.

– Но ты же так мало знаешь о ней. Сами Эсдэйлы о ней почти ничего не знают. Она для них просто знакомая, хоть и живет с ними в Линденсе. Может быть, тебе стоит сначала поговорить с миссис Эсдэйл, Джон?

– Я не думаю, Ада, что миссис Эсдэйл может сказать что-нибудь такое, что могло бы заставить меня существенно изменить свои планы. Люди с научным складом ума не склонны к поспешным заключениям, но, когда решение принято, заставить их передумать довольно сложно. Жизнь в паре с представителем противоположного пола – естественное состояние для человека. Ты ведь знаешь, что я был так занят академической и другой работой, что у меня просто не оставалось времени думать о своей личной жизни. Теперь положение изменилось, и я не вижу причин, почему мне стоило бы воздерживаться от возможности обзавестись надежным спутником жизни.

– И вы уже помолвлены?

– Нет, Ада, до этого еще не дошло. Я только вчера осмелился признаться леди, что готов подчиниться законам природы. Я буду ждать ее после своей утренней лекции, чтобы выяснить, ответит ли она согласием на мое предложение. Но ты хмуришься, Ада?

Его сестра вздрогнула и попыталась скрыть свое раздражение. Она даже пробормотала что-то вроде поздравления, но взгляд ее брата уже сделался отсутствующим, и, похоже, ее слов он не услышал.

– Джон, я всем сердцем желаю тебе счастья, которого ты так заслуживаешь. Если я и сомневалась, то только потому, что знаю, насколько это серьезное решение для тебя, и потому, что все это так неожиданно. – Ее худая бледная рука непроизвольно потянулась к крестику на груди. – В такие минуты нам всем требуется мудрый советчик. Если бы я могла убедить тебя обратиться к духовному…

Профессор пренебрежительно отмахнулся от предложения.

– Снова поднимать этот вопрос бесполезно, – сказал он. – И не спорь. Ты требуешь большего, чем я могу дать. Я просто вынужден оспаривать твои доводы. У нас совершенно разные взгляды на эти вещи.

Сестра профессора вздохнула.

– В тебе нет веры, – сказала она.

– Я верю в те великие силы эволюции, которые ведут человечество к неведомой, но высочайшей

цели.

– Это все равно что сказать, что ты ни во что не веришь.

– Напротив, моя дорогая Ада, я искренне верю в дифференциацию протоплазмы. – Сестра с сожалением покачала головой. Они затронули единственную тему, в которой она осмеливалась ставить под сомнение непогрешимость брата. – И в этом сомнений быть не может, – заметил профессор, складывая салфетку. – Если я не ошибаюсь, в нашей семье намечается еще одно изменение. Да, Ада?

В его маленьких глазах блеснули веселые искорки, когда он посмотрел на сестру. Она сидела, выпрямив спину, и водила щипчиками для сахара по узорам на скатерти.

– Доктор Джеймс Макмердо О’Бриен… – торжественным голосом начал профессор.

– Не нужно, Джон, прошу тебя! – оборвала его мисс Эйнсли Грэй.

– Доктор Макмердо О’Бриен, – непреклонно продолжил брат, – уже оставил след в современной науке. Он мой первый и самый многообещающий ученик. Уверяю тебя, Ада, что его «Критические суждения о желчных пигментах со специальными положениями, относящимися к уробилину» станут классикой медицинской литературы. Не будет преувеличением сказать, что он перевернул наши представления об уробилине.

Он помолчал, дожидаясь ответа, но его сестра сидела молча, стыдливо наклонив голову с зардевшимися щеками. Крестик на ее груди то поднимался, то опускался в такт участившемуся дыханию.

– Доктор Макмердо О’Бриен, как ты знаешь, получил из Мельбурна предложение возглавить кафедру физиологии. Он провел в Австралии пять лет, и его ожидает блестящее будущее. Сегодня он уезжает в Эдинбург и через два месяца должен приступить к выполнению своих новых обязанностей. Ты знаешь, как он к тебе относится, так что от тебя зависит, поедет ли он один. Если хочешь знать мое мнение, я не вижу более достойной судьбы для образованной женщины, чем прожить свою жизнь рядом с мужчиной, способным провести исследования, подобные тем, которые доктор Джеймс Макмердо О’Бриен недавно с блеском закончил.

– Он мне пока ничего не предлагал, – пролепетала леди.

– Ах, бывают знаки более тонкие, чем речь, – сказал брат, качая головой. – Но ты побледнела. Твоя сосудодвигательная система возбуждена. Артериолы сузились. Прошу тебя, успокойся. Кажется, карета подъехала? По-моему, этим утром у тебя будет гость, Ада. С твоего позволения, я тебя покину.

Бросив взгляд на часы, он быстро вышел в прихожую и через несколько минут уже ехал в салоне своего удобного брума по улицам Берчспула.

После лекции профессор Эйнсли Грэй зашел в свою лабораторию, где подкорректировал работу кое-каких научных аппаратов, записал показания о развитии трех разных колоний бактерий, сделал полдюжины срезов микротомом и наконец помог семерым столкнувшимся с трудностями джентльменам, проводящим исследования по семи разным направлениям. Таким образом, добросовестно и методично справившись со своими обычными каждодневными обязанностями, он вышел из лаборатории, сел в карету и приказал везти себя в Линденс. Лицо его оставалось холодным и невозмутимым, вот только время от времени он нервным движением поглаживал пальцами свой рельефный подбородок.