Его семья
Шрифт:
Он целовал ее лицо, шейку, холодные ручонки, вцепившиеся в ведерко и лопаточку, и никак не мог выпустить ее из своих рук. А Галочка сидела у него на руках, притихшая и чуть испуганная.
— Ты здесь одна, Галочка?
— И Оля, и мама, — шепотом ответила она, кося от волнения
— Где же они, Галочка? — Он готов был без конца повторять ее имя.
— За конфетками пошли…
Яков опускает Галочку на землю. Какой же он недогадливый!..
— Галочка, ты побудь тут, я тебе много-много конфет принесу. Только никуда не уходи. Слышишь, Галочка?
Девочка кивает головой и смотрит на него блестящими черными глазенками. Он не выдерживает и снова целует ее…
Когда Яков вернулся в сквер с целой кипой свертков в руках, он уже не застал там Галочки. Видно, Нина опередила его и увела дочек домой.
Все же не желая верить этому, он несколько раз обошел площадку, обегал все дорожки сквера, но нигде их не нашел…
Вернувшись домой, Яков долго, до позднего вечера оставался один и был рад тому, что ему никто не мешает.
Когда же пришел Леня, Горбатюк взглянул на него, как на чужого, и быстро вышел на опустевшую, притихшую улицу.
А еще позже Яков снова был на улице, где жила Нина. Ступая осторожно, крадучись, подошел он к дому, остановился. Два окна уже были темными, лишь в третьем, в бывшем его кабинете, теплился свет.
Яков еле удержался от мальчишеского желания взобраться на карниз и заглянуть внутрь комнаты. Медленно поднялся по лестнице, все замедляя и замедляя шаги. Вот и дверь.
Его вдруг охватил
Несколько раз он то поднимал, то опускал руку, пока отважился наконец постучать — так осторожно и несмело, что Нина вряд ли могла услышать его.
Подождав немного, постучал снова…
«Кто б это?» — удивилась Нина: ведь в квартире звонок.
Отложив книжку, бесшумно вышла в коридор. За дверью кто-то тяжело дышал. Нине стало страшно.
В дверь снова постучали, и голос Якова позвал:
— Нина…
От внезапной слабости у нее подогнулись ноги. Чтоб не упасть, Нина прижалась к стене. Смотрела на дверь, а он все стучал и стучал, как стучит мотылек, налетая из темноты на осветленные окна.
— Нина…
Какая-то сила сковала ее, приказала замереть, прижавшись к стенке. Не могла ни пошевельнуться, ни поднять руки, чтобы открыть дверь. И снова так же невыносимо заболело в груди, как и тогда, когда она в последний раз пришла к Якову. Она могла бы сейчас только застонать, и потому молчала, чтобы не вырвался этот стон.
Потом он ушел. Медленно, будто надеясь, что она все же позовет его. Шаги звучали все глуше и глуше, пока не затихли совсем.
Только тогда Нина оторвалась от стены. У нее не было ни обиды, ни сожаления, только огромная усталость. И еще хотелось плакать: вот так, молча, без слов, чтобы вместе с теми слезами ушло все темное и горькое, которого так много было в ее жизни с Яковом.