Его выбор

Алмазная Анна

— Как же он молод, — выдохнул Жерл. — Зим пятнадцать, не больше. Теперь понятно, почему такой обидчивый. Разбалованный вниманием мальчишка, и ничего более.

Разбалованный. Мальчишка. Рэми почему-то стало страшно и душно. А еще горько до боли в груди.

— Почему они прячут лица? — выдохнул он.

Не только вождь, но и окружающие его виссавийцы в густо-синих одеяниях.

— Никто не знает, — ответил Жерл. — Злые языки говорят, чтобы не пугать своим уродством, но я в это не верю.

Рэми вот тоже не верил. Замерев от восхищения, он смотрел,

как медленно, плавно идет вождь по темному ковру, как переливается, течет с его плеч волшебная ткань, и движения кажутся нереальными, и все вокруг будто останавливается, стекает вместе с тканью.

И захотелось вдруг невозможного — слететь в вниз, догнать, зарыться лицом в белый шелк... но упруго развернулся внутри страх, быстро переросший в ужас, вновь обжег руку браслет, и Рэми вдруг успокоился. Уже почти и не веря, что миг назад ему было так плохо.

— А вот и повелитель, — сказал Жерл, делая незаметный знак скрытым в нишах дозорным.

Рэми вздрогнул. Над залом пронесся общий, похожий на стон вздох, и все, кроме виссавийцев, вдруг упали на колени. Повелитель появился из ниоткуда, улыбнулся приветственно вождю Виссавии, протянул к нему руки, кажется, назвал его дорогим другом, отсюда не разобрать, да и Рэми не слушал.

Сжав ладони, он с жадностью всматривался в широкое лицо Деммида, разрисованное траурными рунами, в тщательно зачесанные назад каштановые волосы, отливавшие в синем свете темно-красным блеском, в переливы черного плаща, окутывавшего высокую фигуру.

Телохранители за спиной Деммида были не менее интересны. Как двигаются, восхитился Рэми. Он никогда раньше не видел кого-то, кто так двигался — каждое движение будто ножом по натянутым нервам. Будто немое предупреждение. Опасны. Смертельно опасны. И все равно почему-то не страшно. И все равно взгляд восхищенно устремляется к серебреновласой, тонкой женщине, по слухам воительнице и прорицательнице, и высокому мужчине — ироничному воину, всю Кассию державшему в ежовых рукавицах. И эти руны... Светящиеся ровным светом руны на лбах телохранителей. К сожалению, Рэми не узнавал знаков, но поклялся после церемонии спросить у Брэна, что они значат.

— Смерти все отдают честь, даже они, — горько усмехнулся Жерл, когда вождь и повелитель опустились на колени, склонив головы перед жертвенным огнем. — А сейчас будет самое интересное.

Двери в залу вновь распахнулись, на ковровую дорожку выступил Арман. В одной тонкой белоснежной тунике до колен, босой, простоволосый, с опущенной головой и безвольно упавшими вниз руками. Он шел к синему огню, казалось, не замечая никого и ничего: ни вождя, ни повелителя, ни шедшего за ним Эдлая, ни все так же поющих траурные песнопения жрецов. Медленно прошел по ступенькам почти к самому столбу света, безмолвно поднял руки, позволив привязать запястья и лодыжки к приготовленной для него каменной плите.

— А вот и жертва, — усмехнулся за спиной Рэми дозорный.

Песня жрецов тронула душу высокой нотой. Повинуясь заклятию, плита взмыла вверх, Арман безвольно повис в воздухе, уронив голову на грудь,

и даже не шевельнулся, когда плита начала медленно погружаться в синее пламя.

— Он умрет? — не на шутку испугался Рэми.

— Не сходи с ума, — ответил Жерл. — Это же глава северного рода, кто ему позволит умереть?

Песня ускорилась, Рэми из-за всех сил сжал кулаки. Арман медленно поднял голову, губы его чуть шевельнулись, на лице отразилось мучительное отчаяние.

«Прости…»

Рэми вдруг понял, что плачет. Смотрит в широко раскрытые глаза Армана и безмолвно плачет. Ему не хотелось, чтобы это все продолжалось, и в то же время было страшно… очень страшно прерывать.

— Рэми, не бойся, это действительно не опасно.

Жерл больно сжал плечо, Рэми моргнул, еще раз, и наваждение ушло. Плита резко вошла в пламя, крепко встала в центре огненного столба, Арман сжал кулаки и закрыл глаза, лицо его скривила болезненная радость. Мелодия вдруг ударила с огромной силой, отозвавшись в душе дрожью страха.

Дозорные вздрогнули. Стены залы подернулись дымкой, пошли кругами, будто растревоженная чем-то водная гладь. Медленно, очень медленно, из стен появились до самых глаз укутанные черной тканью фигуры, и Жерл выругался, но дал знак своим людям не вмешиваться:

— Опять виссавийцы, никогда таких не видел. Синие — это их послы, зеленые — целители, белый — цвет вождя, а это, ради богов, кто?

Служители смерти. Рэми не мог знать, а почему-то знал. Они медленно, очень медленно, вылетели из стен и красиво, плавно опустились на пол, создавая вокруг молящихся идеально правильный круг. Рэми выдохнул от восхищения.

Виссавийцы все же прекрасны. Но пугающе прекрасны. Как бы продолжая все так же льющуюся мелодию, они в едином плавном движении подняли руки ладонями вверх и вдруг застыли подобно статуям из отражающего синее пламя обсидиана.

— Боги! — выдохнул Жерл.

Рэми смотрел и не мог оторваться: от унизанных черными перстнями рук виссавийцев потянулись к синему огню тонкие нити. Они плели сложную паутину, извивались, собирались в руны, вновь расплетались, опадали на пол тонким туманом, возникали неоткуда, стрелами устремлялись к замершей в темном пламени фигуре, окутывали Армана черным коконом и вновь опадали на лепестки каменного цветка, пачкая белоснежные хризантемы и выжигая дыры на бархате.

— Мать твою! — выдохнул Жерл. — Какая сила!

Рэми не был магом, потому силы не чувствовал. Он от всей души наслаждался, пожирая взглядом и фигуры виссавийцев, и Армана, на лице которого медленно, но верно расцветала счастливая улыбка. Воспитанник Эдлая, казалось, забыл о скорби. Подняв голову, он посмотрел в купол и вдруг засмеялся, страшно, бесшумно, изгибаясь на плите, спеша избавиться от веревок. И, будто услышав его мольбу, плита пропала.

Безвольной куклой свалился Арман на пол. Смех утих на его губах, плечи подрагивали в такт ускоряющейся мелодии. Черные нити оплетали столб огня магическими рунами, тяжело дышал за спиной Жерл, гулко билось в груди сердце.