Эхо дефолта
Шрифт:
Выглядел Анатолий Анатольевич хорошо, даже прекрасно, но то, что ему перевалило уже за полтинник, было очевидно всем.
Самому Анатолию Анатольевичу, разумеется, это известно было в первую очередь, но он считал, что выглядит никак не старше сорока пяти или даже сорока четырех. То есть он еще очень молод и у него все впереди. В том числе и счастье на личном фронте.
– Почему так долго не открывала, Нюшка-хрюшка? – улыбаясь, спросил Анатолий Анатольевич, ставя свой кожаный портфель на пол в коридоре и снимая плащ. – Любовника завела и от меня его прятала?
– Нет, не прятала, –
– Или до сих пор летит. Надеюсь, ты его предупредила, что здесь двенадцатый этаж? – Анатолий Анатольевич снял ботинки и тщательно причесался перед зеркалом.
Нонна всегда отворачивалась, чтобы не заржать, когда он вынимал из кармана пиджака расческу.
– Забыла! – притворно ахнула Нонна, подхватывая шутку Анатолия Анатольевича, и приложила ладошки к щекам. – Что же теперь будет?!
– Теперь, как всегда, появится какой-нибудь ушлый шантажист, папарацци гребаный, не вовремя засевший с фотоаппаратом и высунувшийся из… – начал Анатолий Анатольевич.
– Из вертолета! – подхватила Нонна, подавая тапочки своему… пока Толику.
– Ну да, из него он и высунулся, – согласился Анатолий Анатольевич.
– Надеюсь, ты прикажешь расстрелять шантажиста на месте? – спросила Нонна.
– Ага. Из рогатки.
Анатолий Анатольевич подхватил портфель, еще раз поцеловал Нонну и пошел в кухню.
– Посмотри, что я принес! – довольным голосом провозгласил он.
Нонна, уже зная наверняка, что принес он ерунду, вроде замороженного овощного полуфабриката, пошла неторопливо, чтобы Толик хоть немного подождал ее. А то, что это такое? Он свистнул, она и прибежала? Ни фи-га! Пусть подождет, мы себе цену знаем!
Анатолий Анатольевич стоял посреди кухни с бутылкой вина.
Такая покупка не была необычна, но Нонну заинтересовала. Все-таки лучше, чем «Парижская смесь», или как там еще называется это замороженное вегетарианское дерьмо в пакетиках?
– Это что? – спросила она.
– Это вино! – приподнято сообщил Анатолий Анатольевич совершенно очевидную вещь. – Это вино, потому что на улице весна!
– Ты ведь меня любишь? – моментально отреагировала Нонна. А какая еще могла быть у нее реакция на слово «весна»? Только эта, и никакой другой.
– Ну-у… да, в общем-то! – немного смутился Анатолий Анатольевич и, сообразив, что Нонна недопонимает, вынул из портфеля вторую бутылку, поставил ее на стол и объяснил:
– Стало тепло, и поэтому заканчивается эпоха красного вина и начинается эпоха белого! Начинаем с «Блан де Блан». Жана-Поля Шене! Ты ничего не замечаешь необычного в этих бутылках?
Нонна почему-то, хотя еще и сама не могла себе сказать, почему именно, чувствовала себя немножко неуютно. Просто дурой она себя чувствовала, что уж тут скрывать! Какое-то вино, какая-то весна! К чему такие сложности? Купил, принес, выпили – и все! Точнее, не «и все», а «в койку – и все»!
Нонна посмотрела на бутылки и угасшим голосом констатировала:
– Ты меня не любишь, Толик! А я тебя так ждала! Я тебя… – Нонне стало себя жалко, и она поняла, что сейчас разрыдается.
Анатолий Анатольевич нахмурился,
– Не понял!
– Да ладно! – Нонна махнула рукой. – Зато я все поняла! Эскалопы свои будешь? Или, точнее говоря, антрекоты?
Нонне стало себя жалко. Ну вот, всегда он так! Из какой-то ерунды делает проблему, а потом уже и не хочется ничего!
– Буду, но позже, – Анатолий Анатольевич выразительно посмотрел на Нонну и направился в спальню. Раздеваться.
Нонна бросилась в ванную включать воду. Толик любил, когда ванна была уже согрета. Обиды обидами, но когда показываешь негодяю, какое сокровище он обижает, то даже самый распоследний мерзавец начинает испытывать муки совести и потом заглаживает свою вину колечком или браслетиком. Хотя какие браслетики могут залечить сердечные раны? Только с бриллиантиками!
Через пятнадцать минут чисто внешне мир был восстановлен.
Анатолий Анатольевич сидел в напененной ванне с фужером вина в руках, рядом с ванной на табурете примостилась Нонна.
Она тоже держала фужер, а на разделочном столике, находившемся рядом с нею, стояли тарелочки с сыром, мясом и фруктами.
– Ну, так продолжаю, – объявил Анатолий Анатольевич, посматривая на просвет вино в фужере. – Шене – это, как говорил голосом Олега Табакова полосатый котяра Матроскин из мультика, «фамилие такое».
Нонна кивнула, героически сдерживая зевоту.
– Он был поставщиком двора французского короля-Солнца Людовика Четырнадцатого. – Анатолий Анатольевич не выдержал и еще больше углубился в одному ему интересный исторический экскурс. – Вот, кстати, еще один фокус: Людовик! Непонятно, почему у нас так переводят это имя. С французского на немецкий, а получается чисто по-русски. Сами французы называли своих Людовиков – Луи. Луи – и все!
Нонна снова кивнула и улыбнулась сквозь проступившие на глазах слезы. Она не собиралась плакать, потому что повода не было. Слезы были следствием убитого в самом зародыше неуместного зевка.
Может быть, Ветринов заметил это и понял, а может, и не заметил, но только он, продолжая с видимым удовольствием слушать самого себя, рассказывал дальше, словно аудитория пылала вниманием к его лекции, что было, конечно же, не совсем так:
– А Людовик вышеназванный был любитель покушать и выпить. И пил, как уже было сказано, ля белль мадемуазель, винишко этого Шене. И однажды, во время одного из обедов, Шене срочно вызывают к королю. Он бежит, спотыкается, прибегает, подходит к королю, все как положено, кланяется, делает свои реверансы и книксены, а король ему тычет пальчиком в бутылку, стоящую перед ним. Тычет и спрашивает: что, мол, сие есть, мессир Шене? Почему мне, да вдруг подсовывают такую гадость? Шене глядь, а бутылка по свинскому недосмотру сперва ханыги дульщика-стекловара, а затем придурка-завхоза – кривая! Горлышко сдвинуто набекрень, и, надо же было такой подлянке приключиться, бутылка встала на стол перед самим королем! Наверняка конкурент какой-нибудь подлянку подкинул. Они же, эти гадостные людишки, норовят подкинуть подлянку ближнему и испытывают от этого радостные чувства.