Эхо Миштар. Север и юг
Шрифт:
– На-ка, попробуй этим.
Фог бурчит что-то в благодарность и взбивает из мыла пену.
Воздух начинает пахнуть весной в горах.
Не меньше года минуло с тех пор, как я гостил у Алаойша в прошлый раз, а Фог так и не поменялась ни на гран. И без того круглые ногти она стрижёт совсем коротко, а после стыдливо прячет руки; волосы завивает и подкрашивает листьями клиппы, но потом безжалостно убирает под заколку; хиста нарочито строгая и тусклая, но из-под неё виднеется краешек бирюзового нижнего платья. Так упрямство и честолюбие велят Фог быть учёной-кимортом, строгой и сухой, а сердце тянется
Но у неё пока честолюбие сильней.
Семья Фог лишь два века назад получила от солнцеподобного Великого ишмы высочайшее право бывать при дворе и владеть землями, и слишком мало времени прошло, чтобы благородная кровь вымыла из облика вчерашних простолюдинов черты, привнесённые браками с иноземцами. Поэтому глаза у Фог не благородного миндалевидного разреза, а кругловатые, как у северян, да ещё вдобавок и слишком светлые; у неё крупные кисти и широкие запястья, более подобающие землепашцам; кожа её жадно впитывает солнце и быстро смуглеет.
Фог себе не нравится.
Раньше Алаойш посмеивался и говорил, что достаточно и того, что у неё высокий лоб и красивая улыбка, – значит, и ума, и сердечной чуткости дано вдоволь. А теперь он не смеётся, но частенько смотрит на Фог, когда та не замечает, – и просит иногда распустить волосы.
Фог не понимает, смущается по привычке и пеняет на свою нескладность.
– И как я теперь?
Отвечаю со всей честностью.
– Красавица. А брови… Дай-ка мы их тебе подкрасим. Да и ресницы заодно. Если все с умом сделать, то Алиш и не заметит.
– Правда? – выдыхает она и на коленках подползает ближе. Прозрачная чаша с мыльной водою покачивается на ковре, словно кувшинка на пруду. – Подкрась, Дёран. Я не умею.
– Иди к нам, в бродячие сказители, и научу, – улыбаюсь лукаво.
Фог смеётся.
– Мне и тут хорошо. А Алиш… Алаойш сердится?
– Нет, – говорю, а сам разбираю баночки с краской. – Он за тебя испугался, глупую. Вдруг ты обварилась или руки сожгла? Вы, киморты, себя лечить не умеете, и, если сразу к врачевателям не пойти – худо может быть… А ну-ка закрой глаза. И посиди смирно.
Стрелка часов не успевает сделать и трёх оборотов, а Фог уже крутится перед зеркалом, алея, как невеста на выданье. Чаша с мыльной водой, забытая на ковре, медленно прорастает лиловыми цветами – видно, много морт вложено в её создание.
– Хорошо? – оборачивается Фог, сияя.
Киваю важно:
– Хорошо. А теперь пойдём-ка к Алишу. Пусть готовит стол для дорогого гостя – целый Дёран-Сказитель приехал, праздновать надо! Тут уж не до беды в лаборатории, верно?
Фог смеётся.
Киморты – не изнеженные вельможи: они не нуждаются в слугах или в страже. Зачем, если к твоим услугам дыхание этого мира, всемогущая морт? Вот и Алаойш, не отвлекаясь от повести о моих странствиях и партии в на-джи, успевает воссоздать по памяти низкий стол и мягкие подушки-сиденья, переместить из подвала жаровни, посуду и приборы. Передвигая монетки из обсидиана и коралла по круглой доске для игры, я краем глаза наблюдаю за тем, как из кладовой выплывают яства, окутанные лиловатой дымкой морт. Фрукты в корзинах – крупные, шишковатые
Тенью пробирается в комнаты старая Ора; долго нюхает воздух, потом ложится подле Алаойша – выпрашивать лакомые куски. Он улыбается и зажигает лампы – вскоре всё вокруг залито тёплым янтарным светом.
– Вот теперь и гостя не стыдно за стол пригласить, – удовлетворенно оглядывает стол Алаойш и усмехается: – Как, Дёран, окажешь честь – отведаешь нашей скромной пищи?
Шутит. Знает ведь, что с дороги я голоден, как лис.
И вот уже скоро медные блюда поставлены на жаровни, и вода с пряностями кипит. Тонкими щипцами я поддеваю листы мяса и опускаю их в кипяток – поочередно во все три блюда – и лишь потом перекладываю к себе на тарелку. Следом наступает черед «морских пальцев», потом – овощей; мясо к тому времени успевает подостыть, и весьма кстати приходятся горячие соусы Фог.
Хорошая трапеза – не для торопливых.
Когда первый голод утолён, наступает время разговора.
– Как дела на севере? – первым начинает Алаойш, посматривая искоса на ученицу. После острой пищи она разрумянилась, и глаза у неё заблестели. – Всё так же воюют?
Фог едва прислушивается к разговорам о политике – они ей скучны – и вместо этого чешет Ору за вислым ухом. Старая псина то ли спит, то ли просто ленится откликаться и лишь изредка повиливает стриженым хвостом.
– Воюют, – подтверждаю. – Сыновья тамошнего ишмы, что называется в северных землях лоргой, никак не поделят власть. Но я слышал, что один из них собирается просить милости у Солнцеподобного. Думаю, что скоро он и одержит победу, а караваны Ишмирата зачастят в Лоргинариум.
– А на юге ты не бывал?
– Не в этот раз. Но слышал от друга моего Сэрима, что южные земли по-прежнему в запустении. Не скоро ещё зарастут шрамы, что оставила пятидневная бойня, когда киморт шёл на киморта, позабыв о воле морт…
Беседа течёт плавно и лениво, как равнинная река.
Постепенно мы переходим от политики к делам житейским. Алаойш рассказывает о последних своих исследованиях, не упоминая, впрочем, о камне памяти. Потом и Фогарта начинает хвастаться первой настоящей работой.
– …ну Дёран, ни за что не поверю, что ты не слышал об эхе Миштар!
Оглядываюсь на Алаойша – он незаметно прикладывает палец к губам и качает головой.
Молчи, Дёран.
– Нет, – лгу с улыбкой на устах. – Расскажи мне, красавица.
Фог хмурится и почесывает опаленную бровь. Краска немного смазывается.
– Ну, про мировое-то эхо ты наверняка слышал. Нет? – Фог потерянно вздыхает. – Тогда издалека начну. Знаешь те устройства для разговоров, что мастера делают и заставляют работать с помощью мирцита? «Дальние голоса»? Когда собирают такое устройство с железной раковиной, и она может как принимать звук, так и превращать его в невидимые и неслышимые волны, подобные в чём-то морт, и пересылать к другому устройству.