Эхо в тумане
Шрифт:
— Война кончится. И Гитлера не будет, — повторил сын. — А враги у нас не только Гитлер. Без Красной Армии, мамо, нам пока еще нельзя — иначе опять нападут.
— Багато ты навоюешь одною рукою? — вздохнула мать и болезненно свела поблекшие от времени губы.
Сын улыбнулся:
— Теперь, мамо, больше воюют головою.
— Боюсь за тэбэ, сынку… Зостався б дома.
— Я зостанусь, другой зостанется… Какими же выростуть мои дети?
В словах сына мать узнала знакомые нотки. Когда-то она упрашивала мужа не подставлять свою голову: «Хиба инших мало?» Муж тогда ответил:
Вот он и вырос, и защитил Родину, а значит, и свою неньку, колхозницу Степаниду Пантелеймоновну.
Встреча с сыном стала для нее самым счастливым днем жизни…
Невиданной победой закончилась война. А Советской Армии все так же нужны были светлые головы и умные руки: так нелегко доставшемуся миру требовалась надежная защита.
С годами Павел Данилович Гудзь стал доктором военных наук, профессором, заслуженным деятелем науки РСФСР, генерал-полковником.
Уже новое поколение офицеров и генералов командует полками, дивизиями, армиями. Среди них — его ученики.
Ответ внуку
С наблюдательной вышки хорошо виден низкорослый лес, изрезанный оврагами. Время от времени генерал-полковник Гудзь пробегает глазами списки. Встречаются знакомые фамилии. Капитаны и майоры — сыновья офицеров, которых он учил на этом самом танкодроме.
День ясный, безоблачный. На исходе июль. Серая пыль, поднятая гусеницами, напоминает военное поле боя. Танки преодолевают колейные мосты, эскарпы, контрэскарпы, завалы, минные поля, полыхающие пламенем заграждения.
Генерал молчит. Под седыми бровями — всевидящие глаза. Слушатели — еще только ученики, а генерал, наверное, догадывается, где им выпадут испытания. Каждый год офицеры убывают в полки и дивизии. Сменилось не одно поколение танков, а люди те же — надежные.
Глядя на работу своих слушателей, генерал обдумывает их каждую удачу и каждый промах:
— Для парада — уже хорошо, для боя — еще плохо.
По огромному пространству танкодрома идут машины… Как-то известный космонавт, приветствуя танкистов, сказал:
— Из космоса я видел ваш танкодром. Впечатляет! Это замечание недавно вспомнил Павел Данилович
опять. Шла программа «Время». Знакомый космонавт вел репортаж из космоса. «И сейчас он не мог не заметить нашу работу», — подумал генерал с радостью и хотел было похвалиться, какие у него замечательные слушатели, но так и не похвалился. Сменился кадр. Показывали войну, которая уже длится десятилетия. Вражеская артиллерия прямой наводкой расстреливала ливанский госпиталь. Нетускнеющая память опять возвратила в морозный декабрь сорок второго года.
…В середине дня на их санитарный эшелон навалились два «мессершмитта». Они, как тени, носились над вагонами, стреляя из крупнокалиберных пулеметов. И уже через несколько минут в открытой степи, под белесым небом, полыхали набитые людьми теплушки. Фашистские летчики расстреливали отползавших легкораненых. Тяжелые, и среди них майор Гудзь, лежали на полу вагона, ждали прямого попадания бомбы.
Высоким пламенем был охвачен соседний вагон. Нарастающий гул огня и зовущие на помощь возгласы отдаленно напоминали скорбную мелодию
Сейчас горел ливанский госпиталь. Не отрывая взгляда от экрана, неожиданно воскликнул внук Павел:
— Им же больно!
— Да, Паша, больно.
— Дед, я тоже буду танкистом. Как ты считаешь?
Вот уже и для внука жизнь вяжет свой первый узел… На фронте Павел Данилович многому научился у майора Хорина. Тот выше всего ценил в человеке ясную голову и мужественное сердце.
— Как я считаю? — переспросил генерал. Глаза деда и внука встретились.
Далеко не всем выпадает на долю столько испытаний, сколько их выпало деду этого внука. Когда-то майор Хорин говорил: «Пока мы помним о Родине, нас никто не одолеет».
Вот и ответ…
Возвращение Иванки
Орех, ставший загадкой
Издали танки казались серыми жуками, проворно выскакивавшими из густой травы, а не из высокого осинника. Проскочив колейный мост, они исчезали как призраки.
Слушатели бронетанковой академии, наблюдавшие за вождением, говорили о театре, о гастролях в Москве миланской труппы Ла Скала. Атанас Кралев, чему-то улыбаясь, шевеля густыми черными бровями, не вмешивался в разговор, молча лежал под старой березой, бросив на мятую траву шлемофон. Глядя на маленькие издали танки, он достал из комбинезона орех, помял его в шероховатых ладонях, сдавил пальцами, как щипцами: орех с хрустом раскололся, и под тонким слоем пожухлой мякоти оказалось крупное морщинистое зернышко. Оно пахло свежим растительным маслом и осенними листьями. Так пахнут, особенно после дождя, зимние рощи Западного Причерноморья.
На распаханном гусеницами танкодроме вдруг посветлело. Из-за низких торопливых туч выглянуло солнце, и его желтые закатные лучи упали на перелесок, откуда доносился дизельный рокот. Атанас увидел приближающийся танк под башенным номером 42 и, довольный, снова улыбнулся: его товарищ Павел Заволока, советский капитан, заканчивал трассу с отличным временем. Эту машину они водили попеременно.
Сегодня на танкодром Павел захватил с собой мамин гостинец: печенье и несколько горстей орехов. Кулек с печеньем еще в автобусе пошел по рукам, товарищи ели да прихваливали, особенно веселый толстощекий Кузьма Ампилов, любитель сладкого, а орехи он довез до танкодрома и угостил Атанаса и его земляков.
— У тебя, Павел, в Сливене есть родственники? — спросил Атанас, когда тот, закончив вождение, легко спрыгнул с танка и так же, как и Атанас, блаженно растянулся на траве.
В противоположность Атанасу Павел был маленького роста, щупленький, но сильный и ловкий — недаром имел первый разряд по гимнастике, — у него были большие, как у девочки-подростка, голубые глаза. Если б не военная форма, тем более не капитанские погоны, Павла можно было принять за школьника-старшеклассника. Светло-русый, коротко подстриженный, в своей учебной группе он выглядел самым молодым, хотя за плечами у него было десять лет воинской службы. Да какой! В Забайкалье!