Эхо во тьме
Шрифт:
— Чтобы мне ответили! И сейчас, немедленно! — повелительным тоном произнес Марк. — Кто этот человек?
— Он тебе уже сказал, — ответил ему Александр, раздраженный, врожденной надменностью Марка. Наверное, это у римлян в крови — считать, что они имеют право командовать любым человеком по своей прихоти. Затем он повернулся к Рашиду и посмотрел на него в упор. — Ты забыл о своем обещании?
Правый глаз Рашида непроизвольно задергался. Он еще какое-то мгновение пристально смотрел на Марка, после чего ловким движением убрал свой нож в ножны, приделанные к поясу. Рука его все же
Марк понял, что никаких ответов от Александра он не дождется. Врач стоял рядом, с явным раздражением переводя взгляд то на одного, то на другого.
— Что же мне с тобой делать, Хед-ор-лаомер? — спросил Марк, адресуя свой вопрос непосредственно арабу, стоявшему напротив него с каменным лицом.
Черные глаза Рашида горели, подобно углям, он молча стоял, с презрением глядя на Марка.
Александр понимал, что еще одно малейшее движение — и для кого-то все закончится смертью.
— Если Рашид так упрям и не хочет ничего говорить, то я скажу тебе, что он дал слово больше не поднимать на тебя руку. — Александр при этом не сказал, на каких условиях Рафа взяла с Рашида это обещание.
Марк чувствовал себя одураченным и растерянным. По его взгляду было видно, что он считает, будто за всем этим стоит Александр.
— Думай, что хочешь, Валериан, но я к этому нападению на тебя не имею никакого отношения. У Рашида своя голова на плечах, — сказал Александр, взглянув на араба, поставившего его в такое глупое положение. У Валериана полно друзей в самых высоких кругах. Одно его слово кому надо, и они вместе с Рашидом и Хадассой окажутся на арене. И на этот раз уж точно никто не выживет.
— Уж если ты заговорил о каком-то обещании, то я вижу, что ты знаешь больше, чем говоришь мне, — сказал Марк.
— Да, он кровожаден и не всегда отдает отчет своим поступкам! Но это, возможно, из-за того что его римский хозяин бросил его умирать на ступенях храма Асклепия. — Александр грустно усмехнулся. — Надо ж было такому случиться, что из всех тех, кто был там брошен, когда я начинал свою медицинскую практику, Рафа выбрала именно его. Мы стали его лечить. — Он мрачно посмотрел на Рашида. — К сожалению, он выжил.
— Не все римляне заслуживают презрения, — возразил Марк.
— Ты когда-нибудь был хозяином араба? — спросил его Александр.
— Я никогда не оставлял рабов умирать на ступенях храма и никогда этого не сделаю. А на твой вопрос отвечу, что нет, среди моих рабов арабов не было. — Марк презрительно посмотрел на Рашида. — Да я и не взял бы к себе никого из них.
Рашид холодно ухмыльнулся.
— Говорил же я тебе, что ты принял его за другого, — сказал Александр Рашиду, надеясь, что этому глупцу на сей раз все же хватит ума поддержать эту уловку. — Теперь-то ты поверишь мне.
— Почему я должен верить римлянину? — спросил Рашид.
Марк подошел к нему поближе.
— А как звали того твоего хозяина?
— Рашид сейчас свободный человек, — сказал Александр, когда стало ясно, что Рашид не намерен вообще разговаривать с Марком.
— А кто дал ему свободу? — спросил Марк Александра, не отрывая взгляда от араба. — Ты, Демоцед?
— Свободным он стал в результате того, что продиктовано
Марк был удивлен тем, с каким гневом Демоцед сказал это. Уж очень сильным и эмоциональным был его гнев. В чем же причина такого отношения этого врача к римлянам и их рабам? Марк пристально смотрел на него, задумавшись над его словами.
— И часто ты спасаешь тех, кого вот так бросают умирать?
Александр в душе обрадовался тому, что он увел разговор от темы Хадассы, но при этом остался недоволен тем, что теперь ему придется выступать в защиту своей медицинской практики.
— Мне нужны больные, на которых я мог бы практиковаться.
— Практиковаться? — с отвращением переспросил Марк.
— Как и большинство врачей, я терпеть не могу вивисекцию, — сердито сказал Александр, — но другой возможности изучать анатомию у меня нет. Если кто-то теряет брошенного раба, никому до этого нет дела. И я тщательно выбирал только тех, кого, как я знал, могу спасти. Иначе мне пришлось бы рисковать всей своей медицинской карьерой.
— И сколько людей у тебя умерло в результате твоих экспериментов?
Александр стиснул зубы.
— Слишком много, — признался он, — но все же это лучше, чем если бы я вообще этого не делал. Ты, наверное, такой же, как и большинство других, — не знаешь, что происходит за пределами твоего маленького царства. Всякий, кто знает, что происходит в храме, скажет тебе, что жрецы занимаются только теми, у кого шансы выжить велики. Рабов они лечат только для того, чтобы потом продать их и получить за них деньги. Остальные несчастные так и остаются на ступенях храма, всеми покинутые. Я видел, как некоторых, страдавших от неизлечимых болезней, жрецы добивали перед восходом солнца. Они убирают тела еще до того, как у храма соберется толпа людей, приносящих пожертвования. — Александр скривил губы в циничной улыбке. — Конечно, какая польза от того, что поклоняющиеся будут каждый день видеть умирающих на ступенях храма бога здоровья и целительства, правда?
— Рафу ты подобрал там же?
Александр похолодел от подобного вопроса. Но он не растерялся и нашел способ уберечь ее, не говоря при этом ни слова лжи.
— Она была первой, — признался он. — И при этом у меня не было пациента, настолько изуродованного, как она. Выжила она только по Божьей милости, Валериан, а не благодаря моим знаниям и умению.
— Тогда что тебя заставило выбрать именно ее?
— Она мне все время говорила, что это произошло по Божьей воле. Кто знает, может, так оно и было. Я только знал, когда увидел ее, что приложу все силы к тому, чтобы она жила. Это было нелегко. Месяцами она страдала от боли, и от того, что с ней случилось, у нее теперь на всю жизнь останутся шрамы. Поэтому она и носит покрывало, Валериан. Едва кто-то видит ее лицо, как тут же отворачивается. — Александр сардонически улыбнулся. — Такая вот у человека характерная черта. За шрамами на поверхности люди не видят внутренней красоты. — Он холодно посмотрел Марку в глаза. — А кто-то хочет удовлетворить свое нездоровое любопытство.