Эхо
Шрифт:
БЛЕЙК: Я видел, как люди умирают в канаве от холода, и я видел, как люди умирают через насилие, потому что гнев приводит их в состояние безумия. Человеческий разум настолько хрупок, что любые мощные эмоции могут изменить все его правила и заповеди.
ИРВИН: Меня больше интересуют воспоминания о том времени, когда вы еще не были бездомным.
БЛЕЙК: (Молчание)
ИРВИН: Как вы считаете, возможно ли излечиться от того безумия, которое вы только что описали?
БЛЕЙК: Вы говорите о возрождении или о спасении?
ИРВИН: Как вам больше понравится. Вы верите в спасение?
БЛЕЙК:
ИРВИН: Вы верите в Бога?
БЛЕЙК: Я верю в то, что каждый из нас имеет потенциал божественности. Если спасение возможно, то оно должно произойти только здесь и сейчас. Вас и меня будут судить по тем усилиям, которые мы прилагаем для того, чтобы избавить души других от вечного отчаяния.
ИРВИН: Так, значит, спасение чужой души и является пропуском на небеса?
БЛЕЙК: (Молчание)
ИРВИН: Можно ли заработать спасение для самого себя?
БЛЕЙК: Только, если мы не обманем ожидания других и не предадим их.
ИРВИН: Кто же будет нас судить?
БЛЕЙК: Мы судим себя сами. Наше будущее, в этой жизни или после нее, определяется нашим настоящим.
ИРВИН: А вы кого-нибудь предавали, Билли?
БЛЕЙК: (Молчание)
ИРВИН: Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что вы себя уже и осудили и вынесли приговор. Почему же это произошло, если вы верите в спасение других людей?
БЛЕЙК: Я до сих пор пытаюсь найти истину.
ИРВИН: Это очень расплывчатая философия, Билли. Неужели в вашей жизни нет места счастью?
БЛЕЙК: Я напиваюсь, когда у меня есть такая возможность.
ИРВИН: И это делает вас счастливым?
БЛЕЙК: Конечно, ведь я определяю счастье как отсутствие мыслей. Ваше определение, скорее всего, будет другим.
ИРВИН: Вы не хотите поговорить о том, что вы сделали такого, из-за чего отупение и забытье стали единственным способом справляться с воспоминаниями?
БЛЕЙК: Я страдаю в настоящем, доктор, а не в прошлом.
ИРВИН: И страдание доставляет вам наслаждение?
БЛЕЙК: Да, если это вызывает сострадание. Нет другого выхода из ада, кроме как через милость Божью.
ИРВИН: А для чего вообще нужно входить в ад? Неужели вы не сможете спасти себя сейчас?
БЛЕЙК: Мое собственное спасение меня не интересует.
Билли отказался от дальнейшего обсуждения этих вопросов, и мы перешли к более нейтральным темам, пока время беседы не истекло.
Глава шестая
Утром Дикон обнаружил на своем столе сразу две рождественские открытки. Первую прислала его сестра Эмма.
«Хью часто читает твои статьи в журнале „Стрит“, — писала она. — Поэтому я посчитала, что это послание до тебя дойдет. Со временем мы не становимся моложе. Может быть, пора объявить перемирие? По крайней мере,
Вторая открытка пришла от Джулии, первой жены Майкла.
«На днях я случайно наткнулась в переулке на Эмму, — сообщала она, — и узнала, что ты работаешь в „Стрит“. Кроме того, Эмма поведала мне, что мать тяжело болела весь год. Правда, она твердо решила ничего тебе об этом не рассказывать, потому что Пенелопе не хотелось бы, чтобы ты вернулся из чувства вины или жалости. А так как я ничего ей не обещала, то считаю, что ты все же должен об этом знать. Правда, если ты не изменился коренным образом за последние пять лет, то могу предположить следующее: ты сразу же порвешь эту открытку и никуда звонить не станешь. Ты всегда был куда более упрямым, чем Пенелопа».
Джулия не ошиблась: ее открытка тут же полетела в корзину для бумаг, а вторая, от Эммы, осталась на столе.
Несмотря на то, что Майкл угробил несколько часов, сидя за компьютером Пола Гаррети, никаких черт сходства между образами Билли Блейка и Джеймса Стритера он не нашел. Впрочем, Пол и предупреждал, что ничего не получится, если не раздобыть более удачных фотографий Стритера.
— Надо сравнивать подобное с подобным, — объяснил он. — Снимки Билли сделаны в фас, а этого типа — в три четверти. Надо обратиться к его жене и спросить, что у нее осталось из старого семейного альбома.
— Бесполезно, — раздраженно фыркнул Дикон и откинулся в кресле. — Это два совершенно разных человека, — добавил он, вглядываясь в лица на экране.
— Именно это я тебе и пытался втолковать последние три дня. Почему ты сразу не поверил мне?
— Потому что я не верю в совпадения. Во всем произошедшем есть смысл, если Билли был Джеймсом Стритером, а если это не так, то я вообще ничего не понимаю. — Он начал считать по пальцам. — У Джеймса была причина разыскать свою жену, у незнакомца — нет. Аманда щедро заплатила за кремацию: это было сделано из чувства вины. Логично, если она хоронила мужа, и нелогично, если незнакомца. Зачем она так настойчиво хотела узнать прошлое Билли, если тот ей совершенно неизвестен? — Майкл нервно забарабанил пальцами по столу. — Думаю, она говорит правду, что не подозревала о том, что Билли находится в ее гараже. Не лжет она и заявляя, что не узнала этого человека. Но я уверен в том, что Аманда очень быстро догадалась уже потом, что умерший и кремированный незнакомец на самом деле Джеймс.
— Почему же она ничего не сказала полиции? — с сомнением в голосе произнес Пол.
— Из страха, что они обвинят ее в том, будто она сама заперла его в гараже и уморила голодом.
— Зачем же ей понадобилось заинтересовывать тебя? Почему не оставить всю эту историю, как она есть?
Дикон пожал плечами:
— На то есть две причины, как мне кажется. Во-первых, из простого любопытства. Ей интересно знать, что происходило с Джеймсом после его исчезновения. А во-вторых, конечно свобода. Пока его официально не признают умершим, она считается его женой.